Задумалась над собственными чувствами по отношению к самой себе и пришла к выводу, что по большому счету собственная жизнь ей безразлична.
Внезапно ее одиночество нарушили — охранник вставил ключ в замок и впустил к ней доктора Андерса Юнассона.
— Добрый вечер, фрёкен Саландер. Как мы себя сегодня чувствуем?
— О'кей, — ответила она.
Он проверил ее журнал, чтобы убедиться в отсутствии высокой температуры. Лисбет привыкла к визитам, которые он наносил ей раза два в неделю, и из всех людей, занимавшихся ею и тыкавших в нее пальцами, только к нему она испытывала определенную долю доверия. Она ни разу не заметила, чтобы он на нее странно косился. Он заходил к ней в палату, немного с ней разговаривал и проверял, как себя чувствует ее тело. Не задавал вопросов о Рональде Нидермане или Александре Залаченко, не спрашивал, в своем ли она уме или почему полиция держит ее под замком. Его, похоже, интересовало лишь, как работают ее мышцы, как продвигается заживление раны мозга и как ее самочувствие в целом.
Кроме того, ему доводилось копаться у нее в мозгу в самом прямом, физическом смысле. А она считала, что к человеку, копавшемуся в твоем мозгу, надо относиться с уважением. К своему удивлению, она обнаружила, что воспринимает визиты Андерса Юнассона как приятные, несмотря на то что он ее щупал и анализировал кривые ее температуры.
— Ничего, если я в этом удостоверюсь?
Он провел обычный осмотр — посмотрел ее зрачки, послушал дыхание, измерил пульс и проверил РОЭ.
— Как мои дела?
— Дело явно идет на поправку, но надо больше заниматься гимнастикой. И ты расчесываешь корочку раны на голове — прекрати это делать.
Он сделал паузу.
— Можно задать тебе личный вопрос?
Она покосилась на него. Он дождался, чтобы она кивнула.
— Этот дракон… я не видел татуировку целиком, но понимаю, что она огромная и покрывает большую часть спины. Зачем ты ее себе сделала?
— Ты ее не видел?
Он вдруг улыбнулся.
— Я хочу сказать, что видел ее только мельком. Но когда ты находилась в моем обществе без одежды, я был целиком поглощен остановкой кровотечений, извлечением из тебя пуль и тому подобным.
— Почему ты спросил?
— Из чистого любопытства.
Лисбет Саландер надолго задумалась. В конце концов она посмотрела на него.
— Я сделала ее по личным соображениям, рассказывать о которых мне не хочется.
Поразмыслив над ответом, Андерс Юнассон задумчиво кивнул.
— О'кей. Извини, что я спросил.
— Хочешь на нее посмотреть?
Он явно удивился.
— Ну, почему бы и нет.
Лисбет повернулась к нему спиной и задрала рубашку на голову, встав так, чтобы свет от окна падал ей на спину. Андерс Юнассон констатировал, что дракон занимает существенную часть правой стороны спины. Он начинался высоко на плече и заканчивался, немного заходя хвостом на бедро. Татуировка была красивой и профессионально сделанной и выглядела как настоящее произведение искусства.
Через некоторое время Лисбет повернула голову.
— Удовлетворен?
— Очень красиво. Но должно быть, тебе было чертовски больно.
— Да, — призналась она. — Было больно.
Андерс Юнассон покинул палату Лисбет Саландер в некоторой растерянности. Ее физическим состоянием он остался доволен, но он никак не мог понять эту странную девушку. Не требовалось сдать магистерский экзамен по психологии, чтобы прийти к выводу, что ее душевное состояние оставляет желать лучшего. Разговаривала она с ним любезно, но с откровенной подозрительностью. Ему было также известно, что она любезна и с остальным персоналом, но не произносит ни звука, когда ее посещают полицейские. Она проявляла исключительную, непробиваемую замкнутость, все время демонстративно держась от окружающих на расстоянии.
Полиция содержала ее под замком, а прокурор намеревался обвинить в попытке убийства и нанесении тяжкого вреда здоровью. Андерса Юнассона озадачивало, откуда у такой маленькой хрупкой девушки взялась физическая сила, необходимая для подобных действий, сопряженных с грубым насилием, да еще по отношению к взрослому мужчине.
О драконе он спросил в основном для того, чтобы нащупать какую-нибудь личную тему разговора. На самом деле его совсем не интересовало, зачем она так себя разукрасила, но он предполагал, что раз она решилась нанести на тело столь крупную татуировку, то это имело для нее какое-то особое значение. То есть тема казалась вполне подходящей для завязывания разговора.
У него вошло в привычку посещать ее раза два в неделю. Вообще-то эти посещения в его рабочем графике не значились — ее лечащим врачом была доктор Хелена Эндрин. В то же время Андерс Юнассон являлся главным врачом отделения травматологии и был чрезвычайно доволен своими действиями в ту ночь, когда Лисбет Саландер привезли в больницу. Он принял правильное решение, когда предпочел извлечь пулю, и, судя по всему, после пулевого ранения у Саландер не возникло никаких осложнений вроде провалов в памяти, снижения физических функций и прочих признаков инвалидности. Если ее выздоровление пойдет так и дальше, то она покинет больницу с рубцом на голове, но без каких-либо других последствий. О том же, какие рубцы образовались у нее в душе, он судить не мог.
Подходя к своему кабинету, он обнаружил, что возле двери, прислонившись к стене, стоит мужчина в темном пиджаке.
— Доктор Юнассон?
— Да.
— Здравствуйте, меня зовут Петер Телеборьян. Я главный врач психиатрической клиники Святого Стефана в Упсале.
— Конечно, я вас знаю.
— Отлично. Если у вас найдется время, я хотел бы с вами поговорить.
Андерс Юнассон отпер дверь кабинета.
— Чем я могу быть вам полезен? — поинтересовался он.
— Это касается одной из ваших пациенток. Лисбет Саландер. Мне нужно ее повидать.
— Хм. В таком случае вам необходимо попросить разрешения у прокурора. Она находится под арестом, и пускать к ней посетителей запрещено. О посещениях надо также заранее предупреждать адвоката Саландер…
— Да-да, я знаю. Я подумал, что в этом случае мы обойдемся без бюрократической волокиты. Поскольку я врач, вы можете пропустить меня к ней по чисто медицинским соображениям.
— Ну, в принципе такая мотивировка возможна. Однако я не совсем понимаю, с чем это связано.
— Когда Лисбет Саландер постоянно находилась на излечении в клинике Святого Стефана, я несколько лет был ее психиатром. Я вел ее до восемнадцати лет, когда по решению суда ее выпустили из интерната, правда, под присмотр опекуна. Следует заметить, что я, естественно, был против этого. С тех пор ей фактически предоставили делать, что она хочет, и сегодня мы наблюдаем результат.