— Какая замечательная жизнь, — заметил я. — Давай проведем здесь два года, разговаривая о том, как... как выращивать брюкву и надраивать доспехи.
— Это лучше, чем погибнуть на границе, получив в грудь бандитскую стрелу.
— Возможно, ты права. А может быть, и нет.
Вернувшись, часовой козырнул и пригласил нас в монастырь. Он сказал, что позаботится о наших лошадях. Спешившись, мы вошли в ворота. Нас встретила женщина лет сорока, очень красивая, почти такая же прекрасная, как Алегрия. Вскрикнув от радости, девушка бросилась ей на шею. Некоторое время женщины торопливо говорили о чем-то своем, наконец Алегрия, спохватившись, представила меня. Женщина, которую, как выяснилось, звали Зелен, учтиво поклонилась.
— Алегрии действительно очень повезло, — сказала она. — И мы польщены тем, что вы оказали большую честь, навестив нас.
Зелен провела нас во внутренний двор монастыря. Открылась дверь, и оттуда высыпала стайка задорно смеющихся девочек. Все были просто неописуемо очаровательные — настоящие маленькие куколки с волосами и кожей разных оттенков. Девочки стали бросаться друг в друга снежками, но, увидев меня, испуганно вскрикнули и скрылись за другой дверью. Войдя в здание, мы стали подниматься по длинной лестнице. Зелен, шедшая первой, чуть оторвалась от нас.
— Зелен, — шепотом объяснила мне Алегрия, — была одной из моих наставниц.
— И чему она тебя учила?
— Управлять мышцами, — ответила Алегрия, и ее лицо, раскрасневшееся от морозного ветра, стало еще краснее.
— А...
— На долю Зелен выпало большое счастье, и в то же время огромное несчастье, — продолжала Алегрия. — Ее отдали лиджу, принцу, недавно овдовевшему. Они полюбили друг друга, и лидж собрался на ней жениться. Но прежде чем это успело случиться, он погиб на охоте. И Зелен возвратилась сюда.
В течение следующих часов я узнал много интересного. Всего здесь обучались сто — сто пятьдесят девочек и девушек; кроме того, тут жило приблизительно столько же далриад, вернувшихся в монастырь и ставших наставницами. По сути дела, это был женский пансион для избранных. Я видел, как девушек учат правильно говорить, шить, решать математические задачи. В одном классе девочки слушали поэтессу, читавшую свои стихи, а затем обсуждали услышанное, причем в зрелости суждений они ничуть не уступали студентам лучших университетов.
Были и другие классы, в которые меня не пускали, и женщины отказывались объяснить, какие науки в них преподают. Мне удалось украдкой заглянуть в одну такую пустующую комнату. В ней вместо парт стояли кровати, и на каждой лежало чучело обнаженного мужчины с застывшим в готовности естеством. Я сделал вид, что ничего не заметил.
В конце нашего визита мы пили чай из трав со свежевыпеченными булочками в обществе настоятельницы Далриады. Эта женщина лет шестидесяти, сохранившая остатки былой красоты, тем не менее показалась мне излишне строгой и холодной. Судя по всему, она приобрела эти замашки, вернувшись в монастырь от «повелителя», относившегося к тем личностям, кто предпочитает приказы отдавать, а не получать. Собеседницей настоятельница была достаточно интересной, и все же я испытал облегчение, расставшись с ней.
— Значит, вот где ты воспитывалась, — задумчиво произнес я, когда мы выехали за ворота монастыря.
— Да. — Алегрия помолчала. — И что ты думаешь по этому поводу?
— Что я могу думать? — Я оглянулся на мрачные черные стены. — Я бы не хотел там жить, — сказал я, тщательно подбирая слова.
— Да, но у тебя есть выбор, — возразила Алегрия. — У меня же его не было. И, — добавила она, и в голосе ее прозвучала горечь, — существуют места значительно хуже.
— Ты говорила, что попала в монастырь в возрасте семи лет, — сказал я. — У тебя сохранились какие-нибудь воспоминания о том, что было до этого?
— Да, — со злостью произнесла она. — Я помню, что мне постоянно хотелось есть. Помню, что все время мерзла. Помню, как меня били пьяные мужчины, с которыми возвращалась в нашу хибару моя мать. Помню, как она продала меня в Далриаду.
Мне захотелось заключить ее в объятия, но я благоразумно от этого воздержался.
— Теперь ты понимаешь? — спросила Алегрия. Этот риторический вопрос не нуждался в ответе. Всю дорогу обратно мы ехали молча. Я понимал, что судьба всех воспитанниц монастыря схожа с судьбой Алегрии. Все они происходят из беднейших семей, или же родители отвергли их по другим причинам. Я вспомнил, как много лет назад мне, молодому легату, направлявшемуся к первому месту службы, какой-то крестьянин попытался продать свою дочь, высохшее от голода существо, которому не суждено было дожить до десяти лет. Люди часто жалуются на то, какие напасти насылают на них боги, и недоумевают, как те могут быть такими жестокими. Но, задумываясь над тем, как жестоко обходятся сами люди со своими собратьями, в первую очередь с женщинами и вообще с теми, кто слабее, я удивляюсь, почему наши создатели и повелители не позволяют себе творить с нами еще более немыслимые зверства.
К тому времени как мы возвратились в Моритон, к Алегрии вернулась ее обычная беззаботность. Точнее, она снова натянула на себя эту маску. Мое настроение оставалось мрачнее мрачного, но я тоже счел за благо скрывать свои чувства.
Через несколько дней, ко всеобщему изумлению, в Джарру возвратились сотрудники нумантийского посольства. Получив предписание императора, они тотчас же выехали из Ренана и довольно быстро преодолели Кейт. Последние дни Сезона Перемен погода была мягкой, и холода начались только тогда, когда караван вошел в Майсир. Дважды казалось, что его застигнет зима, однако бураны быстро утихали, заморозив дорогу, но не завалив ее снегом. Караван двигался очень быстро.
В одночасье угрюмое, пустынное посольство наполнилось щебетанием женщин и смехом молодых мужчин, что быстро подняло всем настроение. Я отметил, что никто из сотрудников не взял с собой своих детей, — но ни с кем не поделился своими соображениями. Несмотря на то что в воздухе запахло миром, по-прежнему нельзя было сказать что-либо наверняка. А жены дипломатов в проницательности ничуть не уступают своим мужьям.
С не меньшей радостью встречали то, что сотрудники посольства привезли с собой: консервированные нумантийские деликатесы и письма от друзей, завернутые вместо конвертов в информационные листки. Эти листки, в которых содержались новости из дома, хотя и несколько устаревшие, разглаживались и передавались из рук в руки. Здесь, на далекой чужбине, отрадно было узнать, что варанское вино по-прежнему пользуется спросом, что торговцы получили крупный заказ на вахийрские кружева и тому подобное. Я битый час с наслаждением читал эти глупые мелочи, пока мне в руки не попался новый листок.
В нем сообщалось о бракосочетании трибуна Агина Гуила, командующего Первым корпусом Имперской гвардии, и сестры императора Дални. Я решил, что торжественная церемония была очень пышной. Это подтвердил длинный перечень знатных вельмож, присутствовавших на свадьбе. Вдруг мое настроение резко переменилось.