Итак, Дамастес, ты получаешь мое одобрение. Немедленно отсылай письмо... нет, подожди. У меня есть идея получше.
Капитан, командовавший гелиографической группой, озадаченно нахмурился, прочитав мою записку.
— Невозможно, генерал. По уставу я не имею права передавать сообщения гражданским лицам.
— Это личное распоряжение Провидца-Генерала.
Я вручил ему еще один листок бумаги.
— О, — его тон изменился, — прошу прощения, сэр. Мне следовало бы догадаться, что у вас есть разрешение Провидца-Генерала. Сегодня ясная погода, поэтому мы можем передать сообщение сейчас же.
Через несколько секунд на вершине башни замигали вспышки света, несущие на север простое послание:
«Приезжай немедленно. Возьми с собой свадебное платье».
Я низко склонился над рукой графини Аграмонте. Та присела в глубоком реверансе и прошептала:
— Жениху разрешается поцеловать невесту.
Не нуждаясь в дальнейшем поощрении, я заключил ее в объятия. Солдаты за моей спиной разразились приветственными криками, и я услышал смех на борту речного транспорта, но не обратил внимания ни на то, ни на другое.
Едва мой язык прикоснулся к ее губам, она откинула голову.
— Сэр, вам нравится пользоваться своими преимуществами, — прошептала она.
— Ты не имеешь представления, какие еще вольности я собираюсь себе позволить, — прошептал я в ответ.
— Здесь? Прямо на пристани?
— Да, в парадном мундире и под звуки военного оркестра. Боги, как я скучал по тебе!
— И я, мой Дамастес, — сказала Маран. — Я не могу поверить, что нам так повезло... и что такой блестящий генерал, как ты, желает взять в жены бедную девушку из сельской семьи.
Маран рассмеялась и легко высвободилась из моих рук. Она была еще более прекрасна, чем я себе представлял — даже здесь, на старом деревянном причале, мокром от первых ливней Периода Дождей. Она была одета в темно-пурпурное платье с высоким лифом, облегавшим ее тело до середины стройных ног. На ней были шнурованные ботики, светло-зеленый блестящий жакет и такого же тона шляпа с широкими полями.
— Будет просто замечательно, если ты поможешь мне с моим багажом.
Ей требовалась помощь не одного человека, а целой команды грузчиков. В виде эскорта я привел по четыре человека от каждого из полков, которыми я теперь командовал. Благодарение небесам, я не забыл захватить и пару грузовых фургонов. Когда работа закончилась, они были набиты битком. Двое слуг Маран устроились на откидных сиденьях между сундуками.
— Ты собираешься остаться до следующей весны? — удивился я.
— Дорогой, так принято путешествовать у аристократов. Фактически, многие знатные никейские дамы были оскорблены в лучших чувствах, узнав, что я беру с собой всего лишь двух горничных, и спрашивали, как я осмеливаюсь отправиться в «такую глушь» без вооруженной охраны, — она хихикнула. — Теперь понимаешь, на что ты напросился? Придется делать все, как положено.
Я уже собирался спросить ее о ребенке, но заметил приближающихся солдат и решил быть поосторожнее.
— Все... все в порядке?
— Ты имеешь в виду наследника? — спросила Маран, которой не было дела до того, что подумают другие. — До сих пор он вел себя превосходно. Совсем не испортил мне фигуру, и я редко чувствую себя плохо, хотя акушерка, с которой я консультировалась, предупреждала меня о том, что такое возможно.
Биканер, недавно произведенный в чин капитана и назначенный домициусом Петре на должность полкового адъютанта, отсалютовал мне.
— Сэр, мы ожидаем ваших приказаний.
Я ответил на приветствие и взял Маран под руку.
— Карета ожидает нас.
Ее глаза расширились, когда мы сошли с причала и она увидела наш экипаж.
— Потрясающе, — прошептала она. — Где ты нашел это сокровище?
Пока мы шли, я поведал Маран то немногое, что смог узнать об истории этого средства передвижения. Очень давно, когда некий знатный вельможа посетил крошечный городок Энтотто, по этому случаю была сделана специальная карета, за которой заботливо ухаживали в течение последующих десятилетий. Ее обнаружил один из моих легатов, посланный с личным поручением, и глава городского совета с радостью одолжил ее мне. Когда Маран отправилась ко мне, я отрядил людей чистить, красить и полировать карету. Она была огромной, почти такой же большой, как коронационная колесница Нумантии, которую я видел в никейском музее, но если та колесница была красно-золотой, то карета — черно-серебряной. Она покоилась на сдвоенной подвеске, по четыре колеса в каждой, причем размер колес превосходил рост взрослого человека. Снаружи оставалось место для ливрейных слуг и охранников. Я сумел найти восемь белых лошадей, чтобы запрячь карету, и все они были так разукрашены, словно их готовили для выставки.
Карьян, которого я снова решил произвести в сержанты, держал дверцу открытой. Мы поднялись по лесенке, и дверца закрылась.
Внутри смогли бы с удобством разместиться шесть человек. Передние и задние сиденья были обиты мягкой кожей, сбоку имелись откидные сиденья для слуг. Занавески на застекленных окнах были плотно задернуты. При желании я мог выпрямиться почти в полный рост. Четыре лампы по углам салона давали прекрасное освещение, а в пол были вделаны ящики для вина и съестных припасов.
Потянув металлическую воронку, висевшую на шнурке под потолком, я свистнул в нее. Щелкнул кнут, и карета со скрипом тронулась с места. Перед нами гарцевало пятьдесят кавалеристов, и столько же сзади — подобающий эскорт для одной из благороднейших дам Нумантии.
Мы проехали через Чигонар по дороге, ведущей в Энтотто и штаб-квартиру армии.
Маран оглядывалась по сторонам широко раскрытыми от удивления глазами. Я снял свой шлем и отложил его в сторону.
— Ну вот, — шепнул я и притянул ее к себе. Губы Маран приоткрылись, и я запечатал их поцелуем. Потом я просунул руку ей под платье, лаская нежные изгибы бедер под шелковым нижним бельем. Но это длилось лишь мгновение. Она снова оттолкнула меня.
— Полагаю, тебе хотелось бы взять меня прямо здесь, в этой карете? — спросила она, тяжело дыша.
— У меня возникала такая мысль.
— Тогда у меня есть сюрприз для тебя, — рука Маран пробежала по моей груди и прикоснулась к напряженному члену, четко выделявшемуся под тонкими светло-коричневыми панталонами. — Мы сделаем вид, что никогда не занимались любовью и не собираемся этого делать до первой брачной ночи.
— Кто так решил? Или это еще один аристократический обычай?
— Я так решила, — ее пальцы продолжали ласкать меня. — Я хочу тебя всего, целиком... когда мы обезумеем от страсти.