— Могу я спросить, почему?
— У меня нет других мужчин, — ответила она. — Не было с тех пор, как я поступила на работу к Тенедосу. И дело не в том, что ты мне... не нравишься. Может быть, я даже люблю тебя, хотя не вполне представляю, что означает это слово.
— Тогда в чем проблема?
— В Провидце Тенедосе, — сказала она. — Позволь мне рассказать тебе кое-что о себе. Я не очень склонна к приключениям.
— Ну разумеется, — протянул я. — Поэтому ты устроилась на тихую, спокойную работу кондитером к волшебнику, которого послали в Спорные Земли.
— То был тяжелый период моей жизни. Кое-кто... один человек, который очень много значил для меня, оказался совсем не тем, за кого я его принимала. Я почти три года готовила в проклятой таверне, работая на кабана, который никогда не учил меня своим секретам и помыкал мною, словно рабыней. Я услышала о вакансии у Тенедоса и обратилась к нему. Тогда это казалось мне очень романтичным — отправиться в далекую страну, жить в особняке и готовить изысканные лакомства для вельмож и дипломатов. А вместо этого... — она сокрушенно рассмеялась. — Нет, этого приключения мне хватит до конца моих дней.
Разреши мне поведать тебе мою мечту, Дамастес. Я хочу когда-нибудь открыть собственный ресторан. Не слишком большой и не в центре города. Где-нибудь в пригородах, неподалеку от богатых поместий. У меня будут посетители, которые станут платить хорошие деньги за лучшее качество, но их вкусы будут недостаточно утонченными, чтобы придраться, например, к хрустящей корочке на свежих меренгах.
Теперь о мужчине. Мне нужен уравновешенный человек, преданный, достаточно горячий в постели. Славный парень, который не бросит меня через год и не будет возражать, если я слегка растолстею.
Дети — может быть, трое или четверо.
Чудесная, спокойная жизнь, где величайшей драмой будут не вовремя поданные устрицы или испорченная дыня, или капризы маленького Фредерика.
Ты хочешь такой жизни, Дамастес?
Я промолчал.
— Разумеется, нет, — продолжала она. — Я могу чувствовать величие. Лейш Тенедос будет великим человеком, гораздо более великим, чем теперь. Осуществит ли он все свои мечты, мне неведомо. Я даже не знаю, есть ли предел тому, чего он хочет достигнуть.
А ты... Я вижу тебя высоким, величественным, с сединой на висках. Генерал кавалерии, уважаемый в стране человек. Возможно, граф с огромными поместьями и красавицей-женой, ожидающей его в одном из семейных особняков.
В один прекрасный день ты отправишься на прогулку со своей челядью и остановишься перекусить в скромной гостинице. Интересно, сумеем ли мы узнать друг друга?
— Ты говоришь очень грустные вещи, — тихо сказал я.
— Почему? Мы такие, какими Умар создал нас. Мы стремимся осуществить то, что вложил в нас Ирису, и мы сражаемся как можем против Сайонджи, когда она уничтожает нас. Но потом, в конце, мы приветствуем ее смертоносные объятия, возвращаемся к Колесу, и она дарует нам возрождение. Как можно печалиться об этом?
Мне понадобилось время, чтобы подобрать нужные слова.
— Это грустно, потому что мне хотелось бы думать о нас как о чем-то большем, чем о маленьких, беспомощных существах, попавших в жернова судьбы.
— Но мы вовсе не беспомощны, — возразила она. — И поэтому ты станешь генералом, а я — хозяйкой ресторана.
Но достаточно об этом. У нас есть еще неделя, прежде чем мы доплывем до Никеи, — она зевнула. — Окажи мне услугу. Возьми немного масла с той полочки и вотри мне в спину. У меня ужасно сухая кожа.
Я налил в подставленную лодочкой ладонь немного масла, пахнувшего цветками апельсина, и медленно, нежно начал втирать его, начиная от лопаток и постепенно опускаясь ниже и ниже.
— У тебя очень вольное представление о том, где находится моя спина, — сказала Жакоба через некоторое время. Ее дыхание внезапно прервалось. — Это уж точно не спина!
— Ты хочешь, чтобы я остановился?
— Нет. О, нет. Вставь в меня еще один палец. Нет. Там, сзади. Да. Глубже. О, боги! О, Джаен!
Она застонала. Я смазал маслом свой член, встал на колени, вынул подушку из-под головы Жакобы, скатал в цилиндр и подсунул под ее таз. Она раздвинула бедра. Я провел головкой члена сверху вниз один... два... три раза, затем вставил член между ягодицами и прикоснулся к упругой розочке.
— Ты хочешь меня там? — шепнул я.
— Да, — простонала она. — Да, там. Во мне. Скорее, Дамастес, скорее!
Я толкнул, поначалу встретив сопротивление, но потом запирающая мышца расслабилась и снова плотно сжалась, когда я скользнул внутрь. Мне больше не было дела до Никеи, генералов и всего остального — мы воспаряли все выше и выше, поднимаясь в небеса.
Все суда, когда-либо построенные в Никее, вышли нам навстречу, когда «Таулер» величественно подплывал к украшенному флагами причалу. Люди кричали, дули в свистки и рожки, били в барабаны. На берегу стояло несколько оркестров, и каждый играл отдельную мелодию, хотя когда мы приблизились, они достигли согласия и грянули нумантийский гимн. К несчастью, они начали вразнобой, поэтому весела какофония продолжалась.
Никейцы столпились за канатными заграждениями в дальнем конце причала, едва сдерживаемые кавалеристами в ярких мундирах. Это были Золотые Шлемы Никеи, парадная гвардия, появлявшаяся в полном блеске лишь по великим праздникам.
Двойные трапы со стуком опустились на берег, и толпа издала приветственный рев. Мне показалось, что цепь солдат сейчас прорвется под напором людей, и подумал о том, не суждено ли нам оказаться затоптанными насмерть в миг нашего торжества.
Жакоба стояла рядом со мной. Она вынесла свои чемоданы на палубу.
— Ну что ж... — я откашлялся, не в силах найти правильные слова.
Жакоба притянула меня к себе, быстро поцеловала и освободилась от моих рук. Взяв чемоданы, она быстро сбежала по трапу на пристань. Еще один раз она оглянулась, а затем исчезла в толпе.
Частица моей души ушла вместе с ней.
Если раньше мне казалось, что чествование героев в Ренане — это нечто ошеломляющее, то теперь мы буквально тонули в ликовании. Толпа нахлынула на нас, подхватила на руки меня и Провидца Тенедоса и понесла неведомо куда. Думаю, нас пронесли по всем главным улицам столицы. Каждому хотелось прикоснуться к нам, бросить цветы или выкрикнуть свое предложение о готовности доставить нам удовольствие любыми возможными способами — от еды до постели.
Я умудрился сохранить улыбку и делал вид, будто приветствую никейцев, хотя в таком гуле мой голос все равно бы никто не расслышал.
Тенедос кланялся, махал рукой и благословлял народ так, словно он был священнослужителем, а не Провидцем. Его глаза лучились от удовольствия.