— Чему меня уж точно не учили, так это тому, что дела могут так обернуться, — обескураженно сказал Дилл.
— Досадно, — согласился Аликхан. — Но хуже другое. Каким же должно быть это создание, чтобы вот так запросто пооткусывать им головы? Как-то не хочется, чтобы со мной обошлись так же.
— Не будешь ли ты любезен вернуться в наш лагерь, друг мой, — спросил Бен, — и поймать в океане какую-нибудь вкусную рыбку?
— Конечно. Но сначала, мне кажется, есть смысл перенести лагерь немного в сторону. Что скажешь?
— Превосходный план. Тут обстановка… не слишком подходящая.
Спустя день с небольшим они вышли к деревне. Или, точнее, к тому, что осталось от нее. Она была разрушена до основания. Совсем недавно и с воздуха, прикинул Дилл. До налета тут обитали человек двадцать рыбаков со своими женами и детьми. Остатки их лодок все еще валялись на берегу.
Аликхан посмотрел на руины, на лицо Дилла. Видимо, он уже кое-что понимал в человеческой психологии, потому что не сказав ни слова, просто ушел в конец деревни.
Бен бродил среди развалин, оцепенело подсчитывая искореженные, обуглившиеся комья, совсем недавно бывшие людьми. В конце концов он пришел в себя, осознал, что изменить что-либо не в его силах. Он понял, что у него не хватит мужества рыться в пепле в поисках чего-то, что может оказаться для них полезным. Он зашагал туда, где дожидался Аликхан.
— Это сделали наши, — сказал мусфий.
Его слова прозвучали не как вопрос. Дилл кивнул.
— Эти люди не были воинами?
— Не думаю.
— Тогда это бесчестно.
У Дилла хватило вежливости ответить:
— Война — вообще дело бесчестное.
Аликхан развел лапами в знак того, что отвергает это утешение.
— Как думаешь, зачем это было сделано?
— Откуда же мне знать? — сказал Дилл. — Может, дела пошли еще хуже, чем было прежде. Может, твой отец решил, что из гнид уже вылупились вши.
— Что это значит?
— Неважно.
В молчании они продолжили путь.
Уже в сумерках Дилл увидел гиптеля, пьющего из ручья воду. Сельские аборигены Камбры разводили их ради нежного белого мяса. Видимо, это было одно из таких животных. Во всяком случае, гиптель не выказал особого страха, когда Дилл замахнулся на него камнем.
Дилл разделал животное, разжег костер, соорудил вертел из прочной зеленой дровины, зажарил гиптеля и подач его с плодами, которые нарвал в джунглях, вместо тарелок использовав широкие листья. Они поели, все еще обмениваясь фразами только по необходимости.
После того как Аликхан зарыл в землю листья и кости гиптеля, они сидели, глядя на угасающий огонь, который еле-еле разгонял обступившую их со всех сторон тьму.
— Если позволишь, — сказал Аликхан, — я хотел бы поговорить о том, что мы видели сегодня.
— Может, лучше не надо? Я могу не сдержаться.
— Думаю, мне следует рискнуть, — сказал мусфий. — Помнишь, я говорил, что был учеником мусфия, которого звали Сенза? Он лидер клана под названием Полперро. Они занимаются расчетами. Это те, кто решает, стоит ли ввязываться в то или иное рискованное предприятие, позволительно ли оно в свете нашего предназначения и, в конечном счете, допустимо ли с точки зрения наших законов.
— Юристы?
— Когда мой наставник обучал меня, он говорил, что это довольно точная аналогия. Как я уже говорил тебе, Сенза не раз повторял, что нужно учиться на прошлых ошибках. Такой ошибкой была та, которую мы совершили, сражаясь с Конфедерацией еще во времена отца моего отца. Он учил, что, даже уходя корнями в постыдное для нас прошлое, такие ошибки дают нам урок, служат руководством на пути в будущее. Он часто задавался вопросом, не является ли наше страстное желание чуть что ввязываться в битву, которое обеспечило нам власть над другими животными в процессе нашей эволюции, помехой или даже роковым пороком теперь, когда мы достигли уровня цивилизации. Хотя, конечно, то, что мы видели сегодня, нельзя назвать примером цивилизованности.
Дилл кивнул, с трудом сдерживая закипающий гнев.
— Мой отец убежден, что Сенза и его сторонники — предатели нашей расы. Когда ему стало известно, что я заинтересовался учением Сензы, он потребовал, чтобы я прервал занятия и поискал себе какое-нибудь другое дело. Я знал — он хочет, чтобы я стал воином. К тому же мне всегда нравилось летать. Таким образом, подумал я, мне удастся угодить ему. Знаешь, это нелегко — когда твой отец военный лидер. А как обстоит дело с твоими родителями?
— Мне особенно рассказывать нечего, — ответил Дилл. — Моя мать имела ранчо в одном из вновь открытых миров. Это значит, что она выращивала животных на мясо. Отец был музыкантом и тем сразил ее наповал. Ну, и в результате на свет появился я. Когда мне было года три-четыре, он бросил ее. Черт меня побери, если я знаю, что с ним стало. Меня это никогда не интересовало.
Меня мало чему учили, и когда я подрос, то отчетливо понимал только одно — что чертовски не хочу работать на ранчо. Работа, работа — без конца, и даже уехать никуда нельзя дольше, чем на день. Надо постоянно кормить, поить животных и убирать за ними навоз. Но, казалось, никакой другой возможности у меня нет.
Когда мне было что-то около пятнадцати, мать отправилась на охоту, чтобы пополнить запас скота. Наверно, она была не слишком осторожна, потому что упала с баркаса, и ее затянуло под него.
Я выставил наше хозяйство на продажу, и какой-то ублюдок, воспользовавшись моей молодостью и неопытностью, предложил мне всего пятнадцать процентов от той суммы, в которую оно оценивалось. Но я не стал торговаться или дожидаться лучшего покупателя — я был до смерти рад бросить все это.
Я отправился в главный порт планеты и стал думать, что делать дальше. Случайно проходил мимо призывного пункта и… Ну, остальное понятно — романтика и прочее дерьмо в том же духе, — Дилл пожал плечами. — Так что, если речь идет об отце, на самом деле я ничего о нем не знаю.
— Прошу прощения, — сказал Аликхан. — Я все еще не слишком хорошо знаю ваш язык, но, думаю, правильно понял твой рассказ. Приношу свои извинения. Всегда есть ситуации хуже той, в которой находишься.
Но давай вернемся к тому, в чем я пытаюсь разобраться. И пожалуйста, пойми, когда я говорю все это, то пытаюсь прорваться сквозь чащу тех истин, которые мне с детства внушали отец и другие члены моего клана и которые до недавнего времени казались мне абсолютно верными.
Мне не нравится то, с чем я столкнулся, прилетев сюда. Вообще не нравится. Мы, мусфии, и так обладаем определенным влиянием на Камбре, и мне совершенно непонятно, зачем нужно стремиться еще больше усилить его. Мне эта война кажется чем-то вроде свалки, которую устраивают детеныши, когда чувствуют, что когти у них отросли. С той лишь разницей, что там дело кончается лишь маленькими порезами, а здесь — горами трупов. Мне хотелось бы как-то повлиять на ход событий.