— Даннерман? — осторожно произнесла она. — Я сделала неправильно, показав вам Чудика?
Я помолчал, потом покачал головой.
— Вы здесь ни при чем, Пиррахис. Плохо то, что все катится к чертям, а я ничего не могу сделать.
— Да, — тихо сказала она. — Я знаю, что вы чувствуете. Я повернулся и посмотрел на нее:
— Знаете? Вы знаете, каково это? Видеть любимого человека, превращенного в робота, и не иметь возможности помочь ему?
— Конечно, знаю, Даннерман! Знаю давно, все то время, что носила контроллер, установленный Другими. Я чувствовала себя еще более беспомощной, чем вы сейчас. Я исполняла их приказы! Я потеряла надежду. А потом пришли хорши, и я обрела свободу!
— О? И вы думаете, есть шанс на то, что кто-то придет и поможет мне?
Она долго смотрела на меня, и мне казалось, что в ней идет какая-то борьба.
Прямота и честность взяли верх над состраданием.
— Нет, — сказала Пиррахис. — По правде говоря, я так не думаю.
Было трудно примириться с тем, что я обречен до конца жизни — возможно, очень долгой жизни — оставаться на этой планете вместе с хоршами. Я пытался думать о том, что полезного можно было бы сделать. Но размышлять об этом у меня не было сил. Я начал думать о том, как можно сделать свое существование хотя бы более или менее сносным. Вряд ли некоторыми из этих мыслей можно гордиться, но — черт возьми! — впервые в жизни я потерпел поражение. Я не видел возможности помочь другим, а потому мои мысли потекли в другом направлении.
Когда наконец появился Берт, спешивший поделиться со мной хорошими новостями, я решил испытать на нем некоторые из посетивших меня идей.
— Это все очень здорово, Берт, — сказал я, — но у меня есть кое-какие свои мысли.
Не знаю, что рассказала ему Пиррахис о моем состоянии. Наверное, она ничего не скрыла, и, похоже, ему это не понравилось.
— Какие мысли? — резко спросил он.
— Вы могли бы при желании оказать мне услугу. Если ваши соотечественники позволили вам оставить меня как игрушку или домашнее животное, то, может быть, они не станут возражать против еще одной?
Змеиная шея повернулась так быстро, что я едва успел отпрянуть в сторону. Мне показалось, что я оскорбил его чувства.
— Я не люблю спрашивать разрешения у других на то, что мне делать. И я не понимаю, что вы имеете в виду, Дэн.
— Я имею в виду Пэт Эдкок.
— А-а… — протянул он. Может быть, у него получилось не совсем «а», но выдох явно означал, что мой знакомый все понял. Его теплое дыхание коснулось моего лица. — Вы хотите, чтобы я сделал для вас копию вашего сексуального партнера, не так ли?
В его тоне крылось некоторое разочарование. Во мне. И я занял оборонительную позицию.
— Я прошу слишком многого?
Джабертаприч помолчал, задумчиво раскачивая шеей.
— Не знаю, слишком или нет. Скажите, зачем вам это надо? Теперь уже я рассердился.
— А как вы думаете? Потому что мне плохо, одиноко и уныло, вот почему.
— И вы полагаете, что вам станет легче, если рядом будет кто-то, кто вам дорог, и кому потом тоже станет плохо, одиноко и уныло?
Конечно, в его изложении это прозвучало совсем по-другому, но хорш не дал мне возможности защититься. Он взял меня за руку и сказал:
— Поговорим об этом потом, Дэн, а сейчас нам надо идти. Нас ожидает Великая Мать.
Вообще-то ждать пришлось нам. Мы поднялись на верхний уровень, и довольно юный хорш проводил нас в комнату, намного большую, чем моя собственная, и более хорошо обставленную. На огромной кровати лежала престарелая женщина-хорш. Нечто вроде металлического корсета обтягивало ее туловище в самом широком его месте. Спать в нем было, наверное, не очень удобно, но она не спала. Длинная шея безвольно свисала с кровати, а полуоткрытые глаза невидяще смотрели на нас.
— С ней все в порядке? — шепотом спросил я.
— Ш-ш! Конечно, все в порядке. Она просто просматривает какие-то файлы. Эта штука у нее на животе действует так же, как ваш шлем, понимаете?
Я понял, довольно быстро сообразив, что у хоршей мозг находится в животе, так как их голова для этого слишком мала. Я продолжал смотреть на Берта, ожидая от него ответа на мою просьбу, но мой спутник, опустив голову, смотрел на пол. Не знаю, о чем он думал, но когда я уже собрался повторить свой вопрос, Великая Мать пошевелилась. Ее члены выпрямились. Она подняла голову и посмотрела на меня.
Для Берта это стало своего рода сигналом. Сорвавшись с места, он бросился ей на помощь, чтобы снять «корсет». Убрав аппарат в плетеную коробку, Берт повернулся ко мне и с гордостью сказал:
— Великая Мать будет говорить с вами.
Первым делом старуха отдала Берту распоряжение приготовить нам еду и питье. Пока я пережевывал единственное, что показалось мне знакомым, она объяснила, чем была занята. Оказывается, Великая Мать просматривала сцены из нашей жизни в плену. Она не понимала, о чем мы разговаривали, но Джабертаприч помог ей своими комментариями, и теперь у нее было много вопросов ко мне. Обладала ли Розалина Арцыбашева, старшая по возрасту среди астронавтов-землян, таким же авторитетом, каким пользуется в своем Гнезде Великая Мать? Как мне удавалось различать трех молодых женщин, Пэт Эдкок и ее копии? И почему меня влекло именно к ней? Почему, если речь шла о размножении, старая женщина не распределила оставшихся двух мужчин по парам, чтобы забеременеть могли все трое?
Когда я рассказал ей о том, что наша короткая идиллия вовсе не должна была привести к появлению детей, сама идея контрацепции поразила ее.
— Но почему Пэт не хотела забеременеть? — изумленно спросила она.
Я мысленно прошелся по всем причинам и остановился на той, которая, на мой взгляд, могла найти у нее сочувствие.
— Мы не хотели, чтобы ребенок испытал на себе все тяготы плена на чужой планете, — объяснил я и заметил, как Берт задумчиво повернул ко мне голову.
Великая Мать укоризненно повела шеей.
— Если бы наши предки, живя здесь, рассуждали так же, то мы не вели бы сейчас этот разговор. Жизнь стоит того, чтобы ее спасать, Даннерман… Дети стоят того, чтобы их иметь. Всегда. — Она изящно изогнула шею и вежливо осведомилась: — Джабертаприч рассказал вам все, что вы хотели знать о Гнезде?
— Не все, — ответил я и сделал паузу. Может быть, Берт, не пообещав выполнить мою просьбу, вызвал во мне некоторое раздражение, может быть, по какой-то другой причине, но я не собирался руководствоваться соображениями тактичности. — Знаю, это деликатный вопрос, но верно ли, что вы не согласны со своими соотечественниками?
Берт предупреждающе зашипел, но Великая Мать ответила без колебаний:
— Мы все — один народ, Даннерман. Но за то долгое время, пока мы были разделены, многое изменилось. Здесь, в нашем Гнезде, придерживаются старых обычаев.