Свени поднял голову, глядя на диск спутника. Старое, хорошо знакомое ощущение падения на миг вернулось. Он поскорее опустил взгляд и сосредоточил внимание на деталях корабля, ожидая, когда ощущение падения исчезнет. Очень скоро Свени отправится к Ганимеду.
Из-за выпуклости жилой сферы показалась фигура Майклджона, скользящего подошвами по металлу кабины. В мешковатом безликом скафандре именно он казался сейчас нечеловеком.
— Готов? — спросил капитан.
Свени кивнул и лег лицом вниз на направляющую балку, защелкнув крепления своей упряжи. Он чувствовал прикосновение перчаток Майклджона к спине, тот закреплял ранцевую реактивную установку, но ничего не видел, кроме деревянных салазок, которые будут предохранять тело от огня выхлопа.
— Порядок, — сказал капитан. — Удачи.
— Спасибо. Давай отсчет, Майки.
— Пять секунд до старта. Четыре, три, две, одна, пошел!
Реактивный ранец завибрировал и довольно ощутимо стукнул Свени между лопатками. Мгновенное ускорение надавило на ремни парашютной упряжи, салазки помчались вдоль направляющей балки.
Потом, освобожденные, они отделились и по дуге ушли куда-то вниз, быстро исчезая среди звезд. Отделился и сам ранец, вырвавшись вперед и вниз, сверкая огнем. Мгновенно рассеявшаяся волна жара на миг вызвала головокружение. Потом ранец исчез. Перед ударом о Ганимед он разовьет такую скорость, что останется небольшая воронка.
А Свени падал вниз головой, приближаясь к поверхности Ганимеда.
2
Свени всегда хотел быть человеком. С тех самых времен, подернутых дымкой детских воспоминаний, когда понял, что подземный купол на Луне — его персональная Вселенная. Желание было смутным, каким-то безликим, но сильным и со временем перешло в горькую ледяную тоску по несбыточному. Оно проявлялось в его манере держаться, во внешнем виде и взгляде на мир — на свою уникальную повседневную жизнь, и даже во снах, которые по мере взросления Свени становились все более редкими, но и более яркими. Случалось, что сон на несколько дней погружал его в состояние оглушенности. И тогда Свени чувствовал себя словно после катастрофы, в которой чудом уцелел.
Отряд психологов, психиатров и аналитиков, который с ним работал, делал что мог. Но могли они немного. Недомогания Свени имели мало общего с тем, к чему привычна любая система психиатрии, создаваемая людьми и для людей. У членов научной команды не получалось даже договориться, что же считать основной целью своей терапии. Может, помочь Свени сжиться с фактом своей нечеловечности? Или наоборот — раздувать искорку надежды, которую остальные немедицинские работники преподносили Свени как единственную цель его существования?
А факты были просты и неумолимы. Свени — адаптант, приспособленный — в его случае, — к свирепому морозу, слабой гравитации и жиденькой атмосфере Ганимеда. Кровь в его сосудах, клетки тканей — все это на девять десятых состоит из жидкого аммиака. Кости его — лед, дыхание — сложная водородно-метановая цепочка реакций, основанная не на железосодержащем катализирующем пигменте, а на разрыве и восстановлении мостика сульфидной связи. И если бы возникла такая необходимость, он смог бы продержаться долгие недели на диете лишь из одной каменной пыли.
Таким он был всегда. То, что превратило его в адаптанта, случилось в буквальном смысле еще до зачатия. Клетку, которая была оплодотворена и потом развилась в зародыш Свени, подвергли комплексу воздействий — селективной обработке ядами, игловой рентгенотерапии, специальному метаболическому активированию, а плюс к ним еще около пятидесяти операций с совершенно непроизносимыми названиями. Вкупе все это окрестили «пантропологией». В вольном переводе это означало «трансформация всего» — и было действительно тем, чем называлось.
Пантропологи изменили не только внешность и цикл жизнедеятельности Свени, но и его духовный мир, обучение и даже предков. Доктор Алфкон как-то раз гордо объяснил через интерком, что по мановению руки адаптированные люди не возникают. Даже клетка-зародыш имела позади себя сотню поколений клеток, ступенчато изменявшихся из поколения в поколение, пока не возникла зигота, достаточно далеко ушедшая от теплой белковой жизни ко льду, цианидам и всему прочему, из чего сделаны такие мальчики, как Свени. Доктора Алфкона сняли с должности, когда в конце недели команда психологов прослушала записи его разговоров со Свени: кто и что говорил, и как он на это отвечал. Но Свени никогда не слышал известного детского стишка «из чего сделаны мальчики», и поэтому не испытал травмы по причине эдипова комплекса.
Он, конечно, заметил, что доктор Алфкон не появился, когда подошла его пора, но в этом не было ничего особенного. Ученые приходили и уходили, перемещаясь внутри большой, тщательно охраняемой пещеры только в сопровождении вежливых, одетых в тщательно выглаженную красивую форму полицейских Порта. Ученых редко хватало надолго, в псих-команде чувствовалось постоянное напряжение, иногда разряжавшееся в яростных словесных баталиях, в которых спорящие сильно надрывали голосовые связки. Свени так и не выяснил, в чем тут дело — связь со внешним миром обрывали сразу, как только поднимался крик. Но он заметил, что некоторые из голосов исчезали и уже больше никогда не принимали участие в спорах.
— А где доктор Эмори? Ведь сегодня его день.
— Он закончил свою вахту.
— Но я хотел с ним поговорить. Он обещал мне книгу. Разве он уже не вернется навестить меня?
— Не думаю, Свени, что вернется. Как это ни печально, но он уволен. Не волнуйся, у него все хорошо. А книгу тебе и я принесу.
После третьего случая исчезновения психолога Свени в первый раз позволили выйти на поверхность Луны — правда, с охраной из пяти человек в скафандрах. Но Свени было все равно. Новая свобода показалась ему огромной, а его собственный защитный костюм — ерундой по сравнению с неуклюжими вакуумными скафандрами полицейских.
Свени его почти не ощущал. Это был первый предварительный глоток той свободы, которую предстояло получить — если верить многочисленным намекам — после того, как он выполнит свое главное задание. Он даже сможет увидеть Землю, где живут люди.
О своем назначении он знал все, что нужно знать, и оно стало его второй натурой. С дней одинокого холодного детства в него вдалбливали эти знания, и всякий раз в конце следовала не терпящая возражений фраза-приказ:
— Эти люди нам нужны, и нужны здесь. Мы должны вернуть этих людей.
Пять слов — но в них заключался смысл работы и самого существования Свени. В них же его единственная надежда. Адаптанты должны быть пойманы и возвращены на Луну, точнее — под купол Порта, единственное место, кроме Ганимеда, где они могли существовать. И если пленить их всех не удастся, то нужно вернуться хотя бы с доктором Якобом Рулманом. Только он знал главный секрет — как превратить адаптанта в нормального человека.
Свени понимал, что доктор Рулман и его товарищи — преступники, но насколько тяжело их преступление, никогда не задумывался и не пытался сам ответить на этот вопрос. Слишком неполными и схематичными были те данные, по которым он мог судить. Но с самого начала было ясно, что колония на Ганимеде возникла без разрешения Земли. Колонисты воспользовались методами, которые не одобрялись Землей (не считая особых случаев вроде Свени), и Земля хотела покончить с непослушанием. Но не силой, потому что ученые хотели узнать то, что знал Рулман, а с помощью такого тонкого произведения науки, каковым являлся Свени.