На письменном столе стояла в рамочке фотография двух очаровательных детишек Ледука, запечатленных внутри модели ракеты. На тумбочке стояла другая фотография — снимок жены Ледука. Правда, образ любящего отца и примерного мужа несколько портили приколотые к стене пять-шесть фотоснимков других юных дам.
Макстон отправился в следующую комнату, оказавшуюся жилищем Тэйна. Здесь он нашел Ледука и молодого астронома, увлеченно игравших в шахматы. Какое-то время Макстон скептически наблюдал за их игрой. Результат был предсказуем. Оба в итоге обвинили его в том, что он испортил партию. Победил Ледук. Макстон тут же вызвал его на бой и одолел его в тридцать ходов.
— Это, — сказал он, когда доска была убрана, — должно отучить вас от излишней самоуверенности. Доктор Гроувз говорит, что это ваша общая болезнь.
— А больше доктор Гроувз ничего не сказал? — с нарочитой небрежностью осведомился Ледук.
— Что ж, я не раскрою врачебную тайну, если скажу, что все вы успешно прошли тестирование и можете перейти в следующий класс. Так что завтра с утра мы путем жеребьевки отберем трех морских свинок.
По лицам астронавтов сразу стало заметно, какое облегчение они испытали. Да, им обещали, что окончательный слбор будет проведен путем жеребьевки, но они до сих пор не были в этом уверены, и ощущение того, что все они — потенциальные соперники, порой осложняло их отношения.
— Остальные дома? — спросил Макстон. — Пожалуй, пойду скажу им.
— Джимми, скорее всего, спит, — ответил Тэйн. — А Арнольд с Виком еще нет.
— Хорошо. Увидимся утром.
Услышав странные звуки, доносившиеся из-за двери комнаты Ричардса, Макстон понял, что канадец действительно крепко спит. Профессор прошел дальше по коридору и постучал в дверь комнаты Клинтона.
При виде открывшегося перед его глазами зрелища у него захватило дух. Было похоже на кадр из фильма, запечатлевший лабораторию безумного ученого. Лежащий на полу посреди хитросплетения радиоламп и проводов Клинтон, словно загипнотизированный, не сводил глаз с экрана осциллографа, на котором возникали, сменяя друг друга, фантастические геометрические фигуры. По радио негромко звучал малоизвестный Четвертый фортепианный концерт Рахманинова. Макстон не сразу понял, что фигуры на экране движутся в такт с музыкой.
Он сел на кровать, показавшуюся ему самым безопасным местом в комнате, и стал наблюдать за Клинтоном. Наконец тот удосужился встать с пола.
— Допустим, вы в здравом рассудке, — наконец проговорил Макстон. — Если так, то скажите мне, чем вы тут, черт побери, занимаетесь?
Клинтон на цыпочках переступил через провода и лампы и сел на кровать рядом с Макстоном.
— Это идея, над которой я работаю уже несколько лет, — виноватым тоном объяснил он.
— Что ж, я надеюсь, вы помните, что произошло с покойным господином Франкенштейном.
Клинтон был человеком серьезным и на шутку не отреагировал.
— Я назвал эту штуковину «калейдофон», — сказал он. — Смысл устройства в том, что оно преображает любые ритмичные звуки типа музыки в приятные для глаз, симметричные, но все время меняющиеся изображения.
— Забавная получится игрушка. Но разве можно в обычной детской разместить столько электронных ламп?
— Это не игрушка, — несколько обиженно возразил Клинтон — Людям с телевидения и мультипликаторам мое изобретение может очень пригодиться. Оно станет просто незаменимым во время длительных музыкальных трансляций, от которых всегда можно заскучать. На самом деле я надеялся с помощью этого прибора заработать немного денег.
— Дружище, — усмехнулся Макстон, — если вы станете одним из первых людей, которым суждено добраться до Луны, вряд ли вам придется коротать старость в канаве.
— Да, пожалуй, вряд ли.
— Честно говоря, я заглянул к вам, чтобы сказать, что завтра утром состоится жеребьевка, посвященная отбору экипажа. А теперь я пойду к Хасселу, так что — доброй ночи.
Макстон постучал в дверь комнаты Хассела и вошел. Англичанин лежал на кровати и читал.
— Привет, проф, — поприветствовал он Макстона — Что это вы бродите в столь поздний час?
Макстон сразу перешел к делу.
— Завтра утром — окончательный отбор экипажа. Я решил, что вам будет приятно об этом узнать.
Хассел немного помолчал, затем спокойно сказал:
— Это означает, что мы все прошли.
— Господи, Вик, — спохватился Макстон, — у вас-то точно не могло быть никаких сомнений!
Хассел не посмотрел ему в глаза. Макстон обратил внимание на то, что на фотографию жены, стоящую на тумбочке, он тоже не посмотрел.
— Я очень переживал из-за… Мод, — проговорил Хассел.
— Это вполне естественно, но, насколько мне известно, у вас уже все в порядке. Как вы назовете мальчика, кстати?
— Виктор Уильям.
— Что ж, думаю, после своего появления на свет Вик-младший станет самым знаменитым младенцем на свете. Жалко, что телевизионная связь будет односторонней. Увидите его, только когда вернетесь.
— Когда и если, — пробормотал Хассел.
— Послушайте, Вик, — решительно произнес Макстон, — вы хотите лететь?
Хассел смутился.
— Конечно хочу, — буркнул он.
— Вот и славно. У вас — три шанса из пяти быть отобранным, как у всех остальных. Но если на этот раз бумажку с вашим именем не вытащат из шляпы, то вы полетите в следующий раз, а второй полет в чем-то будет еще более важным, поскольку тогда мы предпримем первую попытку основать на Луне базу. Это ведь вполне справедливо, не так ли?
Хассел ответил не сразу.
— Первый полет, — сказал он наконец, — войдет в историю. Только он запомнится, а последующие сольются воедино.
Макстон решил, что ему пора возмутиться. Когда требовала ситуация, он делал это очень умело и аккуратно.
— Послушайте, Вик, — вспылил он, — а как насчет тех людей, которые построили треклятый корабль? Вы что же, думаете, что мы в восторге от того, что нам придется ждать десятого, двадцатого, сотого полета, пока наконец не представится такая возможность? Ну, если вы такой законченный балбес, что вам подавай славу, — тогда, господи боже ты мой, я вам вот что скажу: если вы не забыли, кому-то придется вести первый корабль к Марсу!
Гром отгремел. Хассел усмехнулся и негромко рассмеялся.
— Я могу считать это обещанием, проф?
— Я обещаниями не торгую, черт бы вас побрал.
— Я вас понял: если в этот раз я окажусь за бортом, мне не стоит огорчаться. Ладно. Пожалуй, я посплю.
Смотреть, как генеральный директор осторожно, будто хрустальную вазу, вносит в кабинет профессора Макстона корзину для бумаг, в другое время было бы забавно, но все встретили ею появление напряженными взглядами. Шляпы- котелка в Луна-Сити не нашлось, так что ее роль предстояло сыграть менее прославленной корзинке.