— Ты не слишком торопился, — проворчал Ник. — Что тебе удалось найти?
— Это русская штука, — сказал Тибор. — Нечто вроде спутника. Если нам удастся обвязать вокруг него веревку, мы сможем его поднять. Но взять его на борт не получится — боюсь, корабль не выдержит.
Ник задумчиво пожевал очередную сигару. Капитана беспокоили совсем другие проблемы. Возможно, кто-то начал операцию по спасению, тогда все узнают о том, где вела добычу «Арафура». И месторождение ракушек перестанет быть секретом.
Им необходимо держать язык за зубами или выловить эту штуку самостоятельно и никому не рассказывать о том, где ее нашли. В любом случае создавалось впечатление, что от нее будет больше мороки, чем денег. Ник, разделявший присущее многим австралийцам недоверие к властям, решил, что в лучшем случае получит благодарственное письмо.
— Ребята не захотят спускаться под воду, — заявил Ник, — Они подумают, что это бомба. Скажут, что лучше ее не трогать.
— Объясни им, пусть не беспокоятся, — ответил Тибор, — Я сам все сделаю. — Он пытался говорить спокойно, получалось даже лучше, чем он мог рассчитывать.
Если другие ныряльщики услышат, что в капсуле кто-то стучит, они могут помешать ему реализовать свои планы.
Он показал в сторону зеленого острова.
— Остается одна возможность, — продолжал Тибор. — Если мы сумеем приподнять капсулу на несколько футов, нам удастся отбуксировать ее к берегу. А после того как мы выйдем на мелководье, вытащить ее на берег будет несложно. Например, приладим блок к одному из деревьев.
Ник без особого энтузиазма обдумывал предложение Тибора. Он сомневался, что им удастся протащить спутник через риф, даже если они пройдут с подветренной стороны от острова. Однако его вполне устраивало, что они уберут спутник подальше от залежей ракушек; потом они могут бросить его на дно, поставить там буй и получить вознаграждение.
— Ладно, — сказал он, — спускайся. Эта двухдюймовая веревка самая прочная из всех, что у нас есть. И постарайся не задерживаться; мы и так потеряли слишком много времени.
Тибор не собирался сидеть под водой целый день. Шести часов будет достаточно. Это первое, что он узнал через стену.
Как жаль, что он не слышит голоса русского; однако русский его слышит, и это самое главное. Когда Тибор прижат шлем к корпусу и закричал, большая часть его слов дошла до адресата. Пока что разговор складывался вполне дружески; Тибор не собирался заранее открывать свои намерения.
Первым делом было необходимо договориться о коде — один стук означат «да», два — «нет». После этого оставалось лишь сформулировать нужные вопросы. Если у вас есть время, то таким способом можно донести до собеседника любую мысль. Тибору вряд ли удалось бы реализовать свой план, если бы ему пришлось говорить по-русски; однако он с удовлетворением выяснил, что пилот потерпевшего катастрофу спутника прекрасно понимает английский.
В капсуле оставайся запас воздуха на пять часов; пилот не пострадал; да, русские знают, где он приземлился. Последняя реплика заставила Тибора задуматься. Возможно, пилот солгал, но вполне вероятно, что так и есть. Хотя что-то явно пошло не так во время планируемого возвращения на Землю, встречающие корабли могли зафиксировать место приводнения капсулы — вот только с какой точностью? Впрочем, имеет ли это значение? Пройдет несколько дней, прежде чем они сюда доберутся, даже если попытаются войти в австралийские территориальные воды, не получив разрешения от Канберры. Тибор — хозяин положения: вся мощь СССР не в силах помешать ему: все равно они придут слишком поздно.
Тяжелая веревка кольцами опускалась на морское дно, поднимая тучу ила, который тут же подхватило течением. Теперь, когда солнце успело подняться выше, подводный мир больше не окутывал серый сумрак. Видимость увеличилась до пятнадцати футов, дно перестало быть неясным тусклым пятном, и Тибор смог как следует разглядеть капсулу. Очень необычный объект, сконструированный для совершенно иных условий существования, — и что-то в нем не так. Тибор не сумел бы отличить переднюю часть от задней; он не знал, в каком направлении капсула мчалась по орбите.
Тибор прижал шлем к обшивке и закричал:
— Я вернулся. Ты меня слышишь?
Тук.
— У меня есть веревка, и я намерен привязать ее к стропам парашюта. Мы находимся к трех километрах от острова и, как только сумеем оторвать капсулу от дна, поплывем к нему. Мы не можем поднять капсулу на поверхность при помощи оборудования нашего люггера, поэтому попытаемся доставить тебя на берег. Ты меня понял?
— Туте.
Он довольно быстро привязал веревку, теперь необходимо отойти в сторону, прежде чем «Арафура» начнет двигаться. Но сначала нужно кое-что выяснить.
— Эй! — закричал он. — Я привязал веревку. Через минуту мы начнем подниматься. Ты меня слышишь?
Тук.
— Тогда выслушай еще кое-что. Ты не выберешься отсюда живым. Я об этом позаботился.
Тук, тук.
— Ты будешь умирать пять часов. Мой брат мучился гораздо дольше, когда попал на минное поле. Ты понимаешь? Я из Будапешта. Я ненавижу тебя, твою страну и все, что она олицетворяет. Вы лишили меня дома, семьи, превратили мой народ в рабов. Я бы хотел видеть твое лицо — хотел бы видеть, как ты будешь умирать. Как в тот день, когда смотрел, как умирает Тео. Когда мы окажемся на полпути к острову, веревка порвется в том месте, где я ее надрезал. Я спущусь вниз и привяжу другую, но и она порвется. Так что сиди здесь и жди толчков.
Тибор неожиданно замолчал, утомленный силой затраченных эмоций. Когда ты упиваешься ликованием от собственной победы, у тебя не остается места для логики; он замолчал вовсе не для того, чтобы подумать, — наоборот, размышления его пугали. И все же где-то в глубинах его подсознания истинная правда пробивала себе дорогу к свету разума.
На самом деле он не испытывал настоящей ненависти к русским за то, что они сделали. Тибор ненавидел себя, поскольку на его совести лежало нечто более страшное. Кровь Тео и десяти тысяч его сограждан. Он был образцовым коммунистом и пассивно верил в московскую пропаганду. В школе и университете он первым искал и находил «предателей». (Скольких он отправил в лагеря и в застенки службы безопасности?) Тибор слишком поздно понял правду; но даже после этого не пытался бороться — и сбежал.
Он бежал через весь мир, чтобы избавиться от чувства вины; два лекарства — опасность и разгульный образ жизни — помогли забыть прошлое. Теперь он находил удовольствие лишь в лишенных любви объятиях, прекрасно понимая, что этого недостаточно. И если сейчас он имел право решать вопросы жизни и смерти, то только потому, что сам хотел умереть.
В капсуле наступила тишина; и в молчании русского Тибор почувствовал презрение и насмешку. Он сердито постучал по обшивке рукоятью ножа.
— Ты меня слышишь? — крикнул он. — Ты меня слышишь?
Никакого ответа.