Его бровь опустилась, и улыбка исчезла. На мгновение ее сердце остановилось, а потом забилось в два раза чаще.
— Тогда кто мы? Кто мы друг другу, Джеки? — мягко спросил он, и у нее внезапно пересохло во рту. Она потянулась за стаканом с водой, но вдруг вспомнила, что стюардесса его убрала.
— Нет никаких нас, — произнесла она, тяжело сглотнув.
Романо слегка прищурился:
— Должны же нас связывать какие-то отношения. У нас общая дочь.
— Думаешь, я этого не знаю? — Услышав визгливые нотки в своем голосе, она расслабила голосовые связки, после чего продолжила: — Мы… э-э… родители-партнеры. Это все.
Его дерзкая ухмылка вернулась.
— Звучит очень формально. У нас не деловое соглашение. Уверен, ты это тоже знаешь.
Джеки сложила руки на груди.
— Это лучшее, что я смогла придумать, — отрезала она. — Прекрати надо мной смеяться. Нам обоим и так сейчас нелегко, а ты еще надо мной издеваешься, заставляешь чувствовать себя… — Она пожала плечами. — Ты прекрасно понимаешь, что делаешь, Романо.
В ответ он слегка надул губы и развел руки в стороны.
Они оба выпрямились в креслах и смотрели прямо перед собой. Пока самолет кружил, Романо не сказал ни слова, но, как только он снова начал снижаться и у нее заложило уши, Романо заговорил. Его голос был спокойным, и бравада исчезла.
— Думаешь, я ей понравлюсь?
Одним-единственным вопросом он разрушил защитные барьеры, которые она возводила внутри себя все эти годы. Она никогда не слышала столько сомнения и печали в его голосе, и у нее защемило сердце.
— Конечно понравишься, — ответила она с искренней улыбкой.
Романо посмотрел на нее искоса. Этот взгляд напомнил ей о юноше, который взял за правило оставаться спокойным, несмотря ни на что. О юноше, которому она когда-то отдала свое сердце. В груди у нее похолодело.
— Ты всем нравишься, — добавила она, не переставая улыбаться, хотя чувствовала, что ее губы вот-вот задрожат.
Выражение его лица слегка изменилось, и она поняла, что это его привычная маска вернулась на место.
— Это правда, — согласился он, притворяясь серьезным, но его выдавал блеск в глазах. — В конце концов, я это я. — Следующие его слова привели ее в замешательство, потому что она не поняла, смеялся он над ней или говорил серьезно. — Но ты не ты.
Единственным выходом из ситуации было взять пример с него и пошутить.
— Возможно, это потому, что я не люблю летать на…
Романо прижал кончики пальцев к ее губам и покачал головой. Ее пульс участился.
— Возможно, тебе и удается водить за нос всех остальных, — произнес он, глядя ей в глаза, — но только не меня.
Он никогда не любил ждать, а сейчас просто ненавидел.
Он хотел встретиться с Кейт.
Сев на край гостиничной кровати, Романо уставился в пол. С этого угла были видны следы на ковре. Не то чтобы ковер был изношен, просто от его постоянного хождения туда-сюда ворс примялся и образовались тропинки.
Когда Джеки сообщила ему о том, что у него есть дочь, он пришел в ярость. Злиться было легко. Гнев делил все на черное и белое, правильное и неправильное. Но по мере того, как он свыкался с новостью, его охватывали другие чувства.
Он простил ее.
Возможно, это было странно, но с того момента, когда она рухнула на траву и начала монотонным голосом рассказывать ему о дождливом дне, в который появилась на свет Кейт, его сердце начало болеть за нее.
Сейчас собственное великодушие раздражало его. Он хотел злиться на Джеки за то, что она отправилась к себе домой и оставила его наедине с его мыслями.
Зазвонил телефон, и он испытал облегчение, услышав на другом конце линии ее голос. Они договорились поужинать вместе и обсудить планы на завтра.
Ровно в восемь вечера они встретились у сверхдорогого ресторана, который находился в равной близости от ее дома и его отеля в Ноттинг-Хилле. Заглянув в меню, Романо решил заказать какую-нибудь неаппетитную закуску, чтобы отослать ее назад и дать частичный выход нервному напряжению, которое мучило его все это время.
Как только они сделали заказ, Джеки перешла прямо к делу. Лондонский воздух как будто придал ей сил.
— Я подумала, что мы могли бы сходить в новую художественную галерею, о которой я слышала хорошие отзывы, либо на выставку, посвященную музыкальному искусству Китая. Еще можно устроить пешеходную экскурсию по местам, которые связаны с именем Черчилля. Что ты обо всем этом думаешь? — спросила она без улыбки.
— Когда ты до этого встречалась с Кейт, ты водила ее в подобные места?
Джеки рассеянно кивнула. Ее отвлекло какое-то движение рядом с кухней, означающее, что им уже несли их закуски.
— Как ты смотришь на то, чтобы в этот раз место встречи выбрал я? — спросил он.
Джеки нахмурилась:
— Но ты плохо знаешь Лондон…
— Я знаю его достаточно хорошо, — решительно заявил он. — Я бывал здесь много раз по делам и просто ради удовольствия.
— О… хорошо. — Она продолжала хмуриться, когда официант поставил перед ней тарелку с морскими гребешками быстрой обжарки. Романо с разочарованием посмотрел на своих кальмаров. Они выглядели лучше, чем он ожидал.
Официант отошел всего на несколько шагов, когда Джеки позвала его назад.
— Я не могу это есть, — сказала она, отодвигая тарелку. — Они ужасно пересушены. Принесите мне что-нибудь другое.
Романо рассмеялся и почувствовал, как напряжение постепенно уходит. Джеки смотрела на него так, словно он спятил. Возможно, он действительно сошел с ума. Завтра самый важный день в его жизни, а он ведет себя как идиот.
— Ты строишь из себя англичанку, но ты не очень на нее похожа, — произнес он, когда смог наконец успокоиться.
— Разумеется, похожа, — возразила Джеки, упрямо вскидывая подбородок. Однако при этом один уголок ее рта дернулся, выдав ее смущение.
Пока они ужинали, Романо понял, что за прошедшую неделю ни разу не видел, как она ест. Когда-то она жадно набрасывалась на еду, сейчас же разрезала ее на маленькие кусочки, аккуратно обмакивала их в соус и отправляла в рот. Он с подозрением посмотрел на ее тушеные овощи и жаренную на гриле рыбу. Почему он был так уверен, что на десерт она закажет только черный кофе? Что оставит половину своей еды на тарелке?
Потому что он уже сталкивался с подобным поведением раньше. Многие его подружки-модели страдали анорексией.
Внезапно ему все стало ясно. Он понял, что все эти годы она наказывала себя. Отказывала себе в удовольствиях. Конечно, анорексии у нее уже не было, но некоторые старые привычки остались.
Вдруг он осознал еще кое-что, и это открытие потрясло его до глубины души.