Я в основном молчала. При всем желании у меня не было возможности вставить хоть слово. Сидя на полу среди разбросанных CD-дисков, она болтала без остановки, должно быть на нервной почве. Я же безуспешно пыталась расслабиться и, слушая вполуха бесконечные истории о незнакомых мне людях, представить, что эта женщина и есть моя мать. Ведь с тех пор, как у меня действительно была мать, казалось, прошла целая вечность.
– Значит, тебе действительно понравилась твоя комната? – вставляя CD-диск в плеер, спросила она.
– Действительно, – вполне искренне ответила я.
– Хотя от меня толку было не слишком много. Абсолютно все выбирали Анна с Сарой, – слегка покраснев, призналась она.
Она безуспешно пыталась найти мелодию, напоминавшую ей о прошлогодней поездке в Новый Орлеан, но ее неожиданно оторвал от поисков стук в дверь.
– Да? – удивленно спросила она.
– Привет, миссис Томас. Меня зовут Эван. Я ищу Эмму.
Я тут же вскочила на ноги и ринулась к выходу.
– Привет! – поздоровалась я, не дав маме и слова сказать.
Эван сунул голову в дверь, и на лице сразу появилась его фирменная ухмылка, заставляющая трепетать мое сердце. Боже, как же я была рада его видеть!
– Что ж, Эван, входи, пожалуйста, – произнесла моя мать, закрывая входную дверь. – Меня зовут Рейчел. Только не вздумай звать меня миссис Томас. Это меня бесит. Так звали мать Дерека, и надо сказать, она меня здорово недолюбливала. Кроме того, моя фамилия Уолес, так что будет правильнее называть меня миссис Уолес, хотя я предпочитаю просто Рейчел, – обрушила она на нас с Эваном поток информации. – Вау! Сама не знаю, зачем все это говорю. Я не всегда такая дерганая. Хотя нет, всегда. Простите.
– Ничего, все нормально, – заверила ее я, поскольку уж кому-кому, а мне было точно не привыкать к нервозной обстановке. – Почему бы не показать Эвану дом?
– Ой, конечно-конечно, – согласилась она, вернувшись в гостиную, чтобы собрать разбросанные по полу CD-диски.
Мне не было нужды показывать Эвану первый этаж, поскольку осмотреть все помещение можно было прямо из прихожей. Я взяла его за руку, отвела в свою комнату и закрыла за нами дверь.
– Красивая комната, – одобрительно произнес Эван и, наклонив голову, чтобы не стукнуться о скошенный потолок, сел на кровать. – Ну, как дела? Она вроде вполне милая.
– Да-а… – не слишком уверенно протянула я, так как не знала, что говорить. – Это здорово… Я хочу сказать, она замечательная.
– Сдается мне, что у тебя тоже легкий мандраж, а? – рассмеялся он. – Теперь я знаю, от кого ты унаследовала привычку чуть что краснеть.
– Очень смешно, – иронично усмехнулась я. Легкий мандраж – это еще слабо сказано. Трудно было даже описать то, что творилась у меня в душе. Я была на грани паники. Возможно, поставив вопрос о переезде, я боялась, будто она скажет, что не может на такое пойти и не хочет впускать меня в свою жизнь. И эта мысль так долго держала меня в напряжении, что теперь мне никак не удавалось расслабиться и оценить, что я наконец здесь, со своей матерью. – Хотя да, я, типа, нервничаю.
– Все будет хорошо, – сжал мою руку Эван. – Кстати, у меня кое-что для тебя есть.
Эван залез во внутренний карман куртки и достал оттуда большой конверт. Внутри оказалась пачка фотографий. Я с улыбкой смотрела на запечатленные его камерой самые яркие моменты моей жизни. Вот я забиваю гол во время футбольного матча. Вот мы с Сарой радостно смеемся. Вот я сижу в глубокой задумчивости на переднем крыльце, явно не замечая, что меня снимают. В пачке нашлось даже несколько фото, где мы с ним сняты в обнимку на пикнике прошлой осенью.
Я нагнулась и поцеловала его:
– Вот именно этого окончательного штриха мне и не хватало.
Потом я сняла записку с доски над письменным столом и прикрепила фото под натянутой через всю доску черной лентой.
Неожиданно кто-то тихонько постучался в комнату. И прежде чем я успела ответить, мама просунула голову в дверь:
– Я собираюсь заказать пиццу. Вы голодные?
– Звучит заманчиво. Спасибо, – ответил за нас обоих Эван.
Я же, поджав губы, только молча кивнула.
И даже за кухонным столом, слушая непрерывную болтовню матери, я продолжала молчать. А она расспрашивала Эвана… ну буквально обо всем. Похоже, таким образом она справлялась с возникшей между ней и мной неловкостью. И если мы обе будем затаив дыхание ловить каждое слово Эвана, то вряд ли сможем найти общий язык. Хотя Эван, как обычно, спокойно и с достоинством выдержал испытание. Он даже виду не подал, что чувствует, насколько нервозная обстановка на кухне. Но когда он ушел, нервное напряжение достигло апогея.
– Может, хочешь посмотреть кино? – спросила она, когда я заворачивала остатки пиццы, чтобы убрать их в пустой холодильник.
– На самом деле мне надо еще написать доклад к завтрашнему дню, – соврала я.
В ответ она молча кивнула, и мне показалось, будто она поняла, что я лукавлю.
– Ну ладно, – наконец сказала она с разочарованным видом.
И меня кольнуло чувство вины. Но мне действительно надо было побыть одной.
Я легла на кровать, заложив руки за голову, и уставилась в свежеокрашенный потолок. Меня раздирали самые противоречивые эмоции. И мне просто необходимо было навести порядок в голове.
За пять лет я не перемолвилась с этой женщиной и десятком слов и вот теперь живу с ней под одной крышей. Вот такие, значит, дела. Она рассказывала о своих друзьях и о своих путевых впечатлениях, которыми была готова делиться с кем угодно, но только не с собственной дочерью. И естественно, это навело меня на мысль о том, что происходило со мной, пока она с успехом развлекалась, и мне сразу стало дурно.
Значит, когда я проходила все круги ада, моя мать путешествовала, пила и отрывалась на всю катушку. И от одной этой мысли меня буквально выворачивало наизнанку. Она ни разу не упомянула того факта, что в свое время бросила меня, не затронула темы моей жизни с Кэрол и Джорджем, а также того, что они со мной сделали. Словно того периода моей жизни и не было вовсе – только большая черная дыра между детством и юностью. И я поняла, что мне ой как непросто будет с этим смириться.
Хотя, положа руку на сердце, до сих пор я особенно не задумывалась, каково мне будет с ней жить. И не то чтобы я надеялась вновь зажечь чувства, которых на самом деле и не было, но все же оказалась абсолютно не готова к тому, что последние пять лет была напрочь вычеркнута из ее жизни – как физически, так и эмоционально.
Я просидела в своей комнате до самой ночи и только ближе к полуночи прошла в ванную, которая оказалась размером с большой туалет. В гостиной работал телевизор.
– Спокойной ночи! – крикнула я с верхней площадки, но, услышав ее смех, поняла, что она на кухне говорит по телефону.