Поняв, что имеет дело с шифром, Катон припомнил, что агенты императорского дворца предпочитают использовать так называемый код Августа — перестановку букв в алфавите согласно оговоренному ключу. Метод простой, но достаточно эффективный, чтобы уберечься от тех, кто с ним незнаком и не настолько сообразителен, чтобы подобрать ключ. Впрочем, последнее оказалось делом непростым: Катон потратил большую часть утра, пробуя различные способы однозначной взаимозаменяемости букв, и все впустую. Кодировка оказалась сложнее. Однако, уразумев это, он уже после полудня выявил-таки ключевые цифры: четыре, два и пять. Дальше дело пошло: с помощью торопливо набросанной копии алфавита центурион уже успел расшифровать все таблички, кроме последней.
В самом начале доклада префект, смекнувший, что городские власти не преминут обратиться в Рим с протестом, пояснял, что был вынужден оставить город и порт без военной защиты, поскольку только такие меры позволяли рассчитывать на скорую и решительную победу над пиратами. О состоявшемся морском сражении Вителлий докладывал кратко и утверждал, что пираты были отбиты с тяжелыми потерями для обеих сторон; это место Катон прочел с горькой усмешкой. Далее префект сообщал об имеющихся в его распоряжении силах и своих намерениях, но тут Катону пришлось оторваться от документов, поскольку Метелл послал за ним в связи с собравшейся у главных ворот толпой. Результаты недавней стычки с пиратами в докладе вульгарно искажались, а планы на будущее грешили избыточным оптимизмом, но решительно ничего зловещего там, во всяком случае, пока не обнаружилось. И к сожалению, ничего, способного пролить свет на тайну свитков, из-за которых уже пролилось столько крови.
Сейчас Катону не терпелось вернуться и закончить расшифровку, а потом он собирался предпринять рискованную вылазку в порт, чтобы разобраться с еще одним обременявшим его вопросом.
Войдя в здание резиденции, центурион поспешил по лестнице к личным покоям префекта. За столами в прихожей работала лишь горстка писцов, корпевших над описями всего того, что загружалось на биремы. Катон проследовал мимо них, нащупал в кошеле ключ, достал его, вставил в замок, отпер дверь, но с порога оглянулся и сказал:
— Я буду занят. Без крайней необходимости не беспокоить!
— Есть, командир!
Закрыв за собой дверь, Катон уселся за украшенный изысканной резьбой письменный стол префекта. В чаше еще оставалось налитое им ранее, разбавленное водой вино: молодой центурион отпил глоток перед тем, как взять стилос и приступить к работе над последней табличкой. Каждая буква в докладе соответствовала другой букве алфавита, и в процессе дешифровки Катон наносил новый, уже понятный текст на чистую табличку, которую для такого случая извлек из рабочего ящика префекта. Когда ему стала ясна суть последнего раздела доклада, первым его чувством был леденящий страх, постепенно уступивший место гневу и жажде мщения. Доведя расшифровку до конца, он отложил стилос и перечитал текст.
В завершение считаю себя вправе указать, что достигнутому нашими силами к настоящему времени некоторому успеху мы не в последнюю очередь обязаны тщательности и усердию, проявленным мною при планировании подготовки и проведении операции. С тем большим сожалением я вынужден отметить, что решение поставленных перед нами задач по ликвидации пиратской угрозы и возвращению Дельфийских свитков было осложнено несанкционированными действиями центуриона Катона, имевшими место в ходе морского столкновения, о коем докладывалось выше.
В решающий момент битвы, когда флагман пиратской флотилии отступал под натиском «Гора» и эскадры трирем, Катон самовольно приказал триерарху своего корабля прекратить преследование и атаковать легкие вражеские суда, сражавшиеся на фланге с нашими биремами.
Впоследствии центурион объяснил свой поступок «благородным» стремлением прийти на помощь оказавшимся в тот момент в несколько затруднительном положении товарищам. Однако представляется вероятным, что на самом деле им двигало стремление к личной славе, честолюбие, заставившее его забыть о долге и необходимости повиноваться приказам. Нельзя исключить и возможности того, что названный центурион просто предпочел иметь дело с более слабыми вражескими судами, нежели с их гораздо более мощным флагманом. Так или иначе, он самовольно разорвал строй, и несколько трирем, командиры которых оказались сбиты с толку, последовали за ним. Это нарушило план боя, лишило меня сил, достаточных для окончательного разгрома врага, и вынудило прекратить преследование.
Итог плачевен: из-за безрассудства центуриона Катона операция продлится значительно дольше, нежели мною предполагалось. В связи с изложенным я прошу вывести названного центуриона из-под моего командования и отозвать в Рим для дисциплинарного расследования.
Учитывая особый характер миссии, возложенной тобой на меня, а также центурионов Макрона и Катона, я вынужден заявить, что не могу рассчитывать на ее успешное завершение, будучи обременен присутствием человека, не обладающего ни опытом, ни отвагой, необходимой для такого рода работы. Мне больно писать тебе об этом, Нарцисс, ибо я знаю, что ты придерживаешься иного мнения о способностях обсуждаемой личности, однако ставки слишком высоки, а потому, уверен, ты поймешь мою глубокую обеспокоенность и дашь согласие как можно скорее тем или иным способом избавить меня от этой обузы.
Вителлий.
Катон положил табличку и глубоко вздохнул. По сути, этот доклад был для него чем-то вроде смертного приговора, и первой его реакцией на завершающие строки письма Вителлия был сковавший внутренности леденящий страх. И, конечно, горькое озлобление. Заключение, к которому подводил этот доклад, не имело даже отдаленного отношения к справедливости. Эта лживая, своекорыстная попытка оправдать собственный провал, переложив вину за неудачное морское сражение на Катона, по сути, выдавала намерение префекта добиться смерти молодого центуриона. Для Катона было очевидно, что при определенном стечении обстоятельств Вителлий, возможно, даже не станет дожидаться разрешения от императорского секретаря.
Катон снова налил себе вина, но разбавлять его водой на сей раз не стал. Прежде чем попытаться сообразить, что лучше предпринять в связи с обнаружившейся угрозой, желательно понять, почему префект вдруг захотел его смерти. Возможно, это было как-то связно со свитками. Дельфийскими свитками… Неужели и вправду Дельфийскими?
Как бы то ни было, императорский секретарь считал их настолько важными, что готов был рискнуть ради них немалым числом и кораблей, и человеческих жизней. Судя по всему, их чрезвычайная важность очевидна и для Вителлия, который, надо думать, вознамерился избавиться от Катона, чтобы никто не помешал ему самому прибрать свитки к рукам.
Центурион понимал, что оказался в отчаянном положении, из которого необходимо найти выход. Он мог, конечно, написать собственный доклад и отослать его в Рим вместе с докладом Вителлия. Мог попытаться объяснить, что именно произошло на море и каковы были истинные мотивы его действий. Мог также поделиться сомнениями относительно того, можно ли доверять Вителлию в деле возвращения свитков Нарциссу. Но едва эти мысли промелькнули в его сознании, он сразу же понял, что любая его попытка открыть правду будет обречена на провал. Вителлий являлся любимцем Клавдия, считавшего, что во время визита императора в Британию тот спас его от клинка убийцы. Кроме того, он являлся одним из наиболее доверенных агентов Нарцисса. Что может значить слово простого центуриона против свидетельства аристократа? Скорее всего, любые обвинения в адрес Вителлия сочтут в лучшем случае наветом завистника, а в худшем — злонамеренной клеветой истинного виновника. Кроме того, далеко не факт, что все это вообще дойдет до разбирательства: по ходу дела Катон может просто тихо пропасть со сцены. Еще один анонимный труп будет выловлен в Тибре, брошен в общую могилу и предан забвению.