— Что ж, значит, стало быть, выпьем… за царя Верику… за его прославленные когорты и… за его… гм… своеобразный народ.
Тинкоммий перевел сказанное, туземцы нахмурились, постигая смысл этого, мягко говоря, не слишком красноречивого тоста. Макрон, не очень привычный разводить церемонии, побагровел и попытался изречь что-нибудь потолковей.
— Да останутся атребаты верными союзниками Рима, и да извлекут они много пользы из скорого поражения остальных здешних племен.
Макрон поднес рог к губам и с лучистой улыбкой обвел взглядом своих сотрапезников. Все они, кроме Верики, выглядели не очень довольными его здравицей. Артакс демонстративно отпил лишь маленький глоток, поставил сосуд на стол и угрюмо уставился на стоявшую перед ним горку мяса, изучая высовывавшийся из-под нее ободок самнийского блюда.
Когда неловкость сковала весь стол, Катон шепнул:
— Мог бы сформулировать и получше.
— Что ж, в другой раз сам и формулируй.
Греческий купец деликатно отставил в сторону питьевой рог и завел тихий разговор с соседом, аккуратно пытаясь развеять воцарившуюся за главным столом напряженную тишину. Верика, как ни в чем не бывало лакомившийся сладким хлебцем, снисходительно погрозил пальцем Макрону:
— Своеобразная здравица, центурион.
— Государь, я не хотел никого тут обидеть. Честно сказать, мне никогда не случалось говорить что-то такое… по крайней мере, в присутствии столь высоких персон. Я лишь попробовал подчеркнуть, что у нашей дружбы хорошие перспективы… вот и все, государь.
— Конечно, — вежливо отозвался Верика. — На что же тут обижаться? Я, во всяком случае, ничуть не обижен. Хотя за некоторые горячие головы в моем семействе не поручусь. — Он со смешком кивнул в сторону Артакса: — За него, например. Да и за молодого Тинкоммия тоже. Когда я находился в изгнании, его отец недолюбливал Рим. Тинкоммию потребовалось какое-то время, чтобы понять, что отец ошибался. А сейчас погляди на него.
Катон увидел румянец смущения на лице молодого племянника Верики и подумал, что он проглотит упрек, но принц не смолчал:
— Государь, я тогда был моложе и легче поддавался влиянию, однако с тех пор мне довелось узнать римлян лучше, познакомиться с их образом жизни, с обычаями и даже сражаться с ними бок о бок. Я научился уважать их и ценить то, что они нам несут.
— А что же такого они вам несут? — вступил в разговор напомаженный грек. — Мне было бы интересно узнать твое мнение. Выслушать его из первых уст, так сказать.
— Я полагал, что уж грекам-то это должно быть известно.
— Прости, — улыбнулся купец, — но мы живем под римской рукой слишком долго, чтобы помнить о былых временах. И поскольку я вложил изрядное состояние в развитие торговых связей с новой провинцией, мне бы хотелось понять, как относятся ее жители к складывающейся сейчас ситуации. Если ты, конечно, не против, молодой принц?
Тинкоммий в задумчивости поскреб подбородок, мимолетно поймав любопытствующий взгляд Макрона.
— Тинкоммий, поделись с нами своими мыслями, — мягко попросил Верика.
— Государь, как и ты, я какое-то время жил в Галлии и видел там то же, что видел и ты: огромные города со всеми их диковинами. Слышал я и рассказы о великих дорогах, которые связывают всю империю, о богатстве, которое протекает по ним до самых дальних ее уголков. А самое главное, о чем ты и сам не раз говорил, там есть порядок. Порядок, который не допускает никаких столкновений, который заставляет все население этой державы жить в мире друг с другом, чтобы на нее не обрушились ужасы внутренних войн. Именно это определяет первенство Рима.
Макрон внимательно наблюдал за Тинкоммием, и ему показалось, что молодой атребат говорит вполне искренне. «Правда, кто его знает, что на уме у этих бриттов», — подумал центурион, опрокидывая очередной рог с элем.
— Насколько я помню, атребаты всегда сражались с соседями, — продолжил Тинкоммий. — Из века в век с дуротригами, а с недавней поры и с катувеллаунами, которые дошли в своей дерзости до того, что изгнали тебя, государь.
Верика нахмурился, раздраженный бестактным, несвоевременным упоминанием о том, как обошелся с ним Каратак.
— Я никогда не знал ничего другого. Междоусобные войны, раздоры — это наше привычное состояние, ставшее образом жизни всех наших населяющих остров кельтских племен. Вот почему мы живем в таких бедных хижинах, вот почему мы не создали и не можем создать собственную державу. У нас нет общей цели, поэтому мы вынуждены связать себя с теми, у кого она есть… и есть император, способный вести к этой цели.
— Хотя Каратак, проклятый выродок… преуспел в объединении кельтов, — встрял Макрон.
Язык у него слегка заплетался, и Катон, произведя быстрый подсчет, с беспокойством понял, что его друг уже принялся за четвертый рог пива — в добавление к тому вину, что он влил в себя еще до пира.
Макрон по-приятельски кивнул Тинкоммию.
— Я говорю, ты только глянь, сколько племен этот тип взбунтовал против нас. Если мы быстренько с ним не покончим, кто знает, какие еще неприятности нас могут ждать.
— Именно! — Лицо купца расплылось в масляной улыбке. — Но это, конечно, не означает, что у этого разбойника есть хоть малейший шанс разгромить вас. Он ведь может лишь досаждать вам, а, центурион? А что, интересно, думает другой римский командир?
Катон, который, слушая разглагольствования Макрона, смущенно смотрел себе под ноги, поднял голову и увидел, что все смотрят на него. Он нервно сглотнул и заставил себя выдержать паузу, чтобы в спешке чего-нибудь не сморозить.
— Вряд ли мое суждение по столь важному вопросу имеет какое-либо значение, ведь я пока что не прослужил и двух лет.
— И уже центурион? — удивился купец.
— Причем лучший из лучших! — кивнул Макрон.
Возможно, он собирался еще что-то добавить, но Катон ему этого не позволил. Он уже понял, что хочет сказать.
— Тем не менее, несмотря на свою молодость, я сражался и с германцами, и с катувеллаунами, и с триновантами, и с дуротригами. Они все прекрасные воины, так же как и атребаты. Но ни одному из этих народов не дано победить легионы. Когда кто-то ополчается против Рима, итог этой борьбы предрешен. Конец может быть отсрочен в силу каких-либо обстоятельств, например если наши враги, как это делает Каратак, избегают прямых столкновений, используя тактику быстрых наскоков и отступлений, но это ничего не меняет. Легионы в любом случае будут продвигаться вперед, перемалывая все попадающиеся на пути неприятельские укрепления, так что в конечном счете даже такой славный воин, как Каратак, лишится последней опоры. Не останется никого, кто осмелился бы примкнуть к нему, поставлять ему подкрепление, снаряжение и провизию, а также прятать его в трудный час.
Катон умолк, давая Тинкоммию возможность перевести его слова для тех, кто плохо понимает латынь. Артакс презрительно фыркнул и покачал головой.