– Анекдоты не твой конек, Саш, – вынесла вердикт Лариса. – Тебе вообще юморить не стоит. Тонко шутить – да, у тебя это получается, но быть хохмачом – не твое амплуа... – Она наклонилась к нему и игриво куснула за ухо. – И мне это нравится. Я никогда не любила балагуров и весельчаков...
– Только не говори, что тебе нравятся скучные типы наподобие меня...
– Ты не скучный, ты серьезный! – делано возмутилась она и шлепнула его по локтю. Но тут же отвлеклась на дорогу и через пару секунд сказала: – Саш, нам направо. Вот в этот проулок. Почти приехали...
Алекс повернул. Они оказались во дворе панельной девятиэтажки. Лариса показала нужный подъезд, и они подъехали к нему.
– Надеюсь, тут почту из ящиков не воруют, – проворчал Алекс, окидывая окрестности оценивающим взглядом. Улица, на которой стоял дом Графини, судя по всему, не относилась к разряду благополучных.
Лариса не стала ничего говорить, хотя, как он успел заметить, ее тоже обуревало беспокойство. Но, оказалось, они зря волновались. Ящик Эллины Берг был не взломан, и внутри лежал большой конверт.
– Сейчас я открою, – сказал Алекс и стал хлопать по карманам, желая найти что-нибудь острое, чтобы вскрыть замок. Но Лариса отстранила его, выудила из кармана связку ключей и, выбрав самый маленький, сунула его в замочную скважину со словами:
– А ларчик просто открывался!
Замок щелкнул. Дверка распахнулась.
– У меня же ключи Графини, – напомнила Лариса и выудила из ящика присланный из агентства отчет.
Алекс взял его, надорвал конверт и вытащил несколько листов с компьютерным текстом.
– Ну, что там? – не могла сдержать любопытства Лариса.
Данченко тоже не терпелось узнать, что там, поэтому он стал бегло читать текст. По мере того как смысл написанного доходил до него, на лице Алекса стало появляться выражение глубочайшего недоумения. От Ларисы это не укрылось. Обеспокоенно заглянув в его глаза, она спросила:
– Что с тобой?
– Ты не поверишь, Лара... – Алекс оторвал взгляд от отчета и, растерянно моргнув, медленно произнес: – Эллина Берг наняла частного детектива, чтобы разыскать меня!
Победе радовались все. Каждый житель огромной советской страны в день подписания Германией пакта о капитуляции ощутил прилив бесконечного счастья. И Эллина не была исключением. Узнав об окончании войны от разбудившей ее соседки Семакиной, она бросилась к ней с объятиями и поцелуями. Та несколько опешила от такого непривычного поведения обычно сдержанной Графини, но ее бурную радость разделила: облобызала Эллу троекратно и похлопала по худеньким плечам своими натруженными руками.
– Наконец-то мужики вернутся, – сказала она. – Не все, конечно... – Семакина помрачнела. – Мой вот под Сталинградом полег... – Эллина сочувственно пожала ей руку, подбадривая. – А Кузнецовым аж две похоронки пришло... Свирские тоже без кормильца остались... – Соседка стряхнула с себя грусть. – Зато Андрончик жив! Забрали малого совсем, уже под конец войны, но все равно... И в последней атаке ведь кто-нибудь погибает... А Андрончик, ничего, выжил мальчишка, слава тебе господи! И Боря Коцман невредимым остался...
– Ранили его только тяжело, – поправила Семакину Эллина – с Борей она все эти годы переписывалась и знала, что он едва не погиб от осколка разрывного снаряда, попавшего ему в живот. – Но он не унывает...
– И мы не будем, – бодро улыбнулась соседка. – Главное – война кончилась, теперь заживем!
Оптимизма Семакиной Эллина не разделяла, но унывать тоже не собиралась, ведь к ней вернется Малыш...
Знал бы кто, что Графине пришлось пережить в сорок первом, когда Егор сообщил ей, что получил повестку и скоро уходит на фронт. И, главное, служить он будет не при штабе (с его великолепным знанием немецкого Малыш мог очень хорошо пристроиться, например, переводчиком), а на передовой, так как решил не отсиживаться в тылах, а защищать родину с оружием в руках. Этот поступок вызывал восхищение многих, но Эллине казался глупым мальчишеством. Она не понимала, зачем нужно лезть на рожон, если есть возможность себя поберечь. Она много раз пыталась вразумить Егора, но тот и слушать ничего не хотел. Пришлось смириться с его решением. Что Эллина и сделала, хотя чуть с ума не сошла от переживаний. Каждую ночь ей снились страшные сны, в которых ее Малыш погибает, Эллина вскакивала с кровати с криком ужаса, а потом, поняв, что это был всего лишь кошмар, кидалась на спящего рядом Егора и начинала осыпать его поцелуями. Сам Данченко, казалось, совсем не боялся смерти. «Не переживай ты так за меня, – смеялся он в ответ на Эллинины причитания. – Ничего со мной не случится, я ж заговоренный...» Но та все равно переживала и, начихав на давний зарок никогда не плакать, рыдала дни напролет...
Егор ушел на фронт в августе. Эллина не пошла на вокзал его провожать. Она закрылась в своей комнате и просидела весь день у иконы, молясь богу, в которого никогда не верила.
Писем от Малыша Эллина стала ждать уже на следующий день после его отбытия, но прошел целый месяц, прежде чем она получила первое. Егор писал, что все у него в порядке, воюет и уже получил сержантские лычки. Война в его письмах была не адом, а захватывающей, хоть и очень жестокой игрой. Читая их, Эллина успокаивалась и сама начинала верить в неуязвимость своего Малыша. Однако стоило очередному его посланию задержаться, как ее охватывал дикий страх и вновь одолевали кошмары...
В таких мучениях Эллина и жила. Но не только душевные терзания омрачали ее существование, а еще все, чем ее пугал Хайнц: голод, холод, лишения, бомбежки. С питанием в Москве было худо, отопления не давали, купить элементарные вещи типа мыла не представлялось возможным, о лекарствах вообще можно было забыть, а тут еще постоянные налеты авиации и многочасовое сидение в сырых, напичканных людьми бомбоубежищах. Многие знакомые Эллины, а также кое-кто из соседей уехали в эвакуацию, но она осталась в столице. Как она могла покинуть Москву, если Малыш пишет ей на этот адрес, и здесь, в этой квартире, каждая вещь напоминает о нем?..
Прошло чуть меньше полугода. Наступил 1942-й. Весточки от Егора исправно приходили и были по-прежнему полны оптимизма, но Эллине уже не хватало их даже для минимального успокоения. Ей нестерпимо хотелось видеть Малыша! Эллине казалось, что без него она чахнет, точно цветок без живительной влаги. «Хоть одним глазком бы взглянуть на него, – мечтала она. – А лучше – взять за руку. Прижаться к его стройному телу... Многое бы я отдала за то, чтобы оказаться с ним рядом».
И вот однажды, когда сил бороться с этим желанием уже не было, Эллина решила отправиться на фронт. Естественно, ни медсестрой, ни радисткой, ни тем более зенитчицей она стать не могла, поскольку не имела нужных навыков, но она знала, что существуют концертные бригады, выступающие перед солдатами. Правда, обычно устраивались эти выступления в госпиталях, но так как Егор ни разу не был ранен, Эллине нужно было попасть именно на фронт. Ей это казалось делом плевым. Она была в курсе, что Малыш воюет на Западном фронте, где-то недалеко от Москвы (последнее письмо пришло из Калуги) в составе пятидесятой армии генерала Болдина, и она знала номер дивизии, полка, роты, в которой служил Егор. Потому-то наивно полагала, что для встречи с Малышом ничего, кроме ее горячего желания увидеть его и этих знаний, не нужно. На деле же все оказалось совсем не так. И трудности начались практически сразу.