Урок алхимии закончился.
Пройдет еще пара минут, и над лесом пронесется старинный напев — значит, мама уже ждет ее дома, зовет помочь ей в аптекарской лавке. Класс был погружен в сладкие грезы. Какие они милые, когда спят! Оставив своих друзей досматривать последние сны, Мадлен бросилась со всех ног домой.
Ее любимый путь пролегал по лесной тропинке, сбегавшей сквозь вересковые заросли и мелколесье, к подножию холма. По небу плыли низкие серые облака. Они бросали тень на болотистую низину, укутав деревушку Скаат [2] в зеленовато-сизую дымку.
Мадлен весело бежала по тропинке, время от времени поглядывая на небо и думая об отце. Она никогда не видела его, но мать рассказывала, что он был выдающимся алхимиком и еще более выдающимся отцом. Но кем бы он ни был, Мадлен надеялась, что оттуда, с неба, он отлично видит все и знает, как она преуспела в алхимии, и еще… что он гордится ею.
Через пару минут ее башмаки звонко застучали по булыжной мостовой. Мадлен взлетела по узким старинным улочкам, спеша на нежный голос жестяной флейты.
Над городом парила песенка ее матери — Bhaile Anois. [3]
«Пора домой».
Ее давным-давно, еще до появления Мадлен на свет, написал отец, и с тех пор она стала их домашним гимном и призывом к семейному сбору.
Мадлен на бегу помахала веселому розовощекому пекарю, приветствовала черного от сажи трубочиста и поздоровалась с заскучавшим фонарщиком.
Она свернула на Фронт-стрит и вылетела на другую сторону улицы, оказавшись на самой вершине холма. Навстречу, громыхая колесами, тяжело поднимались груженые телеги, дробно цокали копытами верховые, сновали туда-сюда босоногие мальчишки и, ниже по улице, привалившись к стене заброшенной конюшни, клевала носом черная нищая старуха.
Улица резко уходила под уклон и шла до самого озера, плавно переходя в проселочную дорогу. Внизу, у подножия холма стояла аптекарская лавка «О. Бэббитт и Дочь».
Мадлен еще с вершины заметила что-то неладное и замедлила шаг. Внизу, перед ее домом, собралась толпа горожан. Несколько неизвестных били кулаками в дверь. На них были черные с пурпурной перевязью плащи и широкие, надвинутые на глаза капюшоны.
Перед аптекой стояла телега, запряженная ломовыми лошадьми. С высоты Мадлен было видно, что в телеге лежало несколько истекающих кровью людей, слышались их громкие стоны. Рядом, прикованный к оглобле, с изуродованным лицом и рваной одежде, еле держась на ногах, стоял ее профессор Ксенофилус.
Ноги ее подкосились, и она прижалась к стене.
Старик медленно поднял голову и посмотрел куда-то вдаль — туда, где была его Академия. Вдруг взгляд его остановился на Мадлен. Он слабо, едва заметно пошевелил рукой, которая свисала с его плеча под каким-то неестественным углом. Жест этот мог означать только одно: «Беги отсюда».
Человек в черном плаще, охранявший телегу, подошел к нему и ударил кулаком по голове. Колени старика подогнулись, и он сполз на булыжную мостовую.
— Эй, дурень, ты уверен, что это дом Кэхиллов?
Мадлен пошатнулась, словно от сильного удара — раньше она слышала это имя только из уст своей матери!
Им известно? Откуда? И как Ксенофилус?..
На прошлой неделе.
На прошлой неделе она, под руководством профессора, сделала первый вариант своей формулы. И испытала ее на себе. Это был только образец, в очень слабых пропорциях. Дождавшись, когда девочка выйдет из забытья, профессор отругал ее за то, что она плохо рассчитала состав. «Чуть больше — и ваша формула, да будет вам известно — погрузит человека в ко́му! Да, а чуть меньше — и она, наоборот, вызывает бред и забытье, мисс, в котором человек выбалтывает все свои самые страшные тайны…»
Тогда он как-то странно на нее посмотрел, словно видя ее впервые — его обычно оживленные глаза и спокойное лицо выражали полное замешательство и даже испуг.
И тут ее осенило.
«Значит, я ему проболталась во сне! Я выложила ему все, как на духу — и кто я, и какое у меня настоящее имя!»
Да, да, это правильно — ведь отец был постоянно у нее в мыслях. И профессор, несомненно, узнал имя знаменитого алхимика.
И вот теперь они выбили из него эту тайну. «Все из-за меня», — подумала она.
Но кто? Кто эти люди?
Она вздрогнула от оглушающего грохота. Люди в черном били в тяжелую дверь аптеки массивной дубовой балкой.
— Мы знаем, что ты там, женщина! Открывай! — выкрикнул один из них.
— Мама! — забыв об опасности, Мадлен бросилась вниз по улице.
Вдруг из двери конюшни вытянулась грязная костлявая рука, и нищая старуха увлекла ее за собой в тень.
Мадлен хорошо умела драться.
Тренировки и физические упражнения были частью ее обычной жизни, и она знала все основные приемы борьбы. Хрупкая девушка легко могла дать отпор любому взрослому мужчине, наделенному недюжинной силой, если бы тот напал на нее. Но что прикажете делать с нищими бездомными старухами, которые прыгают ей на шею из темного переулка?
— Отцепись от меня, старая карга! — закричала она, вырываясь из ее цепких объятий.
Старуха проявила сноровку совсем не по возрасту и на удивление ловко от нее увернулась.
— Да успокойся ты, наконец! — вдруг выкрикнула она. — Что ты так разошлась — вон клочки по закоулочкам летят. Нас же услышат!
Мадлен застыла с занесенной над старухой рукой и растерянно шлепнулась на пол.
— Мама? — прошептала она, захлопав ресницами.
Оливия Кэхилл стянула с головы шерстяную шаль.
— Эта старая карга только что спасла тебя от смерти.
— Прости, пожалуйста! — возмущенно ответила Мадлен.
Оливия нежно приложила палец к ее губам.
— Тихо! И давай, быстро…
Вдруг снизу донесся грозный мужской голос:
— Именем лорда Веспера — откройте!
Веспер.
Словно сам воздух обрушился на нее с пудовой силой и сдавил ей грудь. Мадлен слышала о нем с самого детства, и он превратился для нее скорее в ночного страшилу, чем в реальность. Он жил в ее детском воображении, то подстерегая в темной кладовой, то прячась по ночам под кроватью.
«Он не пожалеет собственной жизни, чтобы найти нас, — не раз говаривала ей мать. — Он готов на все ради тайны 39 Ключей! Чудовищ на свете не бывает. Но некоторые все-таки существуют», — предупреждала ее мать. И чтобы такое чудовище ее не нашло, она должна делать только одно — держать рот на замке и молчать, как рыба.