Рука Левчика привычно легла на левую сторону груди:
– С-сердечная недостаточность.
– Плохо. Длинный разговор может не получиться. К сожалению.
Нехорошо улыбаясь, Гринчук взял со стола нож, попробовал лезвие большим пальцем и удовлетворенно кивнул.
Левчик часто задышал, не сводя взгляда с ножа.
Гринчук взял с вазы яблоко и стал медленно срезать с него шкурку. Длинными аккуратными полосками.
– Удивляюсь, – сказал Гринчук, как мы раньше с вами не пересеклись. Вы такой интересный собеседник.
Левчик смотрел только на нож.
– Честно говоря, меня не слишком интересовал Мастер. И он меня, честно говоря, до сих пор мало интересует. Но меня начинает раздражать его интерес к моей скромной и, в общем, не слишком значимой фигуре. Мне казалось, что в личной беседе мы с ним уже все обсудили. А теперь, оказывается, он еще решил, что мне может понадобиться его помощь.
Левчик продолжал смотреть на лезвие, поблескивающее в свете ламп.
– Так что мы будем делать? – спросил Гринчук.
– А что-то нужно делать? – выдавил из себя Левчик.
– Всенепременно, – обворожительно улыбнулся Гринчук. – Обязательно. И, как можно, быстрее.
– Я не знаю…
– А если пальцы в дверь зажать? – самым доброжелательным образом поинтересовался Гринчук.
– Не надо, – слабым голосом произнес Левчик.
– Сам не хочу, – заверил его Гринчук. – Книжку «Хождение по мукам» читали?
– Нет. Да. В школе. Давно.
– Там есть прекрасная фраза. «Если они виноваты, то будут расстреляны. Но без этих буржуазных издевательств».
– Не надо, – простонал Левчик.
– Что «не надо»? «Расстрелян» или «буржуазных издевательств»?
– Ничего не нужно. Ни того, ни другого. Пожалуйста, – попросил Левчик.
– Тогда нам придется подружиться, – сказал Гринчук решительным тоном. – Да?
Мастер ложился спать рано. Как только начинало темнеть, он прерывал любые, даже самые важные дела, и отправлялся в постель. Мастер совершенно здраво полагал, что за день можно переделать любые дела. И горе было тому, кто решался нарушить его сон.
Давая указание Левчику все подготовить через три часа, Мастер не учел, что это не укладывалось в светлое время суток. Когда же это обнаружилось, Мастер понял, что в любом случае Левчик сообщит свой вариант только утром, поэтому, традиционно постояв на крыльце минут пять, Мастер пошел в спальню.
Кровать у него была широкая, металлическая, с никелированными шариками. Мастер испытывал странную тягу к таким вот морально устаревшим сооружениям, и его пацанам пришлось здорово побегать, прежде чем был найден этот шедевр. Кровать привез Атаман.
Мастер разделся и лег в постель.
Он не любил компаний, семьи не завел, поэтому в доме обитал один. Утром приходила пожилая женщина, жившая по соседству. Она готовила еду, прибирала в доме и стирала.
Еще возле дома постоянно топталось четыре крепких парня.
В принципе, Мастер мог обойтись и совсем без охраны. Никто из нормальных его побеспокоить не решился бы, но отморозки… Или просто мелкая шелупонь, не знающая, что творит.
На этот случай пришлось поставить охрану.
Все четверо были надежны, все четверо знали, что их может ожидать в случае ошибки, поэтому всю ночь службу несли бдительно, не отвлекаясь. Всю ночь.
Вот здесь и таилась возможность ошибки.
Ночь, это когда все спят. Ночь начинается где-то между двадцатью тремя часами и полуночью. А девять часов – это вечер. Это время, когда люди смотрят телевизор, пьют чай или ходят в кабак.
Поэтому охранники после наступления темноты пару часов позволяли себе спокойно посидеть в машине возле дома, поглядывая на входную дверь и на дорогу.
А вот с двадцати трех…
В ту ночь с двадцати трех часов дом охранять было уже несколько поздно.
Нет, Мастер был в доме, продолжал лежать на своей старомодной кровати с панцирной сеткой. И даже лежал живой. И, в принципе, мог бы даже позвать охранников. Но не звал.
То, что Гринчук мент, вовсе не значило, что он не воспользуется в этом случае пистолетом, который держал, уперев ствол в бок Мастера.
Как Гринчук попал в дом, Мастер даже не стал прикидывать. Через минуту после своего пробуждения, Мастер понял, что ситуация совершенно однозначная.
– Еще раз – здравствуйте, – сказал Гринчук.
– Привет, – ответил Мастер.
– Сразу определимся, – сказал Гринчук. – Я – Зеленый, это пистолет. В нем двенадцать патронов и он не на предохранителе. Кроме этого, пистолет нигде не зарегистрирован, поэтому на спуск я нажму не задумываясь. Понятно?
– И мочить ты меня пока не собираешься, – констатировал Мастер.
– Верно, иначе не будил бы.
– Тогда что тебе нужно? – спросил Мастер.
– Оставь меня в покое. Возьми и забудь про меня. Насовсем. Фамилию забудь, имя и звание. А я забуду о тебе.
– Что так?
– Времени у меня на тебя нет. Я занимаюсь совершенно другими делами, – сказал Гринчук, – ни к тебе, ни к Атаману я дел не имею и не собираюсь иметь. И мне насрать на то, что его замочили. И мне совершенно не интересно, за что. Я хочу просто жить, а не узнавать время от времени, что кто-то хочет меня или убить или защитить.
– Левчик сболтнул, – странным тоном произнес Мастер.
– У него выбора не было. Он, бедняга, почесал-почесал в голове, не смог придумать, кто же это на Гринчука мог выписать заказ, да и отправился наводить справки. А дальше уже дело техники и моих источников информации.
– Левчик сболтнул, – повторил Мастер.
– Называй, как хочешь. Только отцепись от меня.
– Ладно, Левчика я не трону. Он бедняга и так, небось, весь обгадился.
– Не знаю, памперсов ему не менял.
– А вот ты, Гринчук…
На стене тикали часы. Гринчук ждал, как именно закончит фразу хозяин дома, а хозяин дома все ее не заканчивал. А потом решил вообще перейти к другому вопросу.
– Тебе чего здесь нужно? – спросил Мастер.
– Я хочу предупредить, – сказал Гринчук. – В эти игры я с тобой не играю. Упаси тебя боже, начать трепаться по поводу заказа на меня…
– А что? Убьешь меня?
– Может быть.
– Думаешь меня испугать, мент?
– Думаю тебя предупредить.
– Я ж тебя защитить хотел, – сказал Мастер. – Тебе ж Левчик сказал, что я хотел тебя отмазать…