Ворона села прямо на окровавленное лицо сотника, тот мотнул головой, ворона взмахнула крыльями, но удержалась, ударила клювом в щеку, оторвала ярко-красный кусок, подбросила и проглотила.
Рык пошел за санями.
Вороны одна за одной слетали с деревьев, садились на грудь сотника, на лицо, плечи… Толкались, галдели. Вот, счастливица, оторвала большой кусок кожи с лица и бросилась с ним в сторону, несколько ворон – за ней.
Хорек прошел мимо.
Вороны кричали так, что небо содрогалось. Дрожала земля. Раскачивались деревья.
– Смотри, – сказал Кривой, – как жалость выглядит.
Хорек замер, посмотрел на Кривого. Но тот шел за санями молча, понурив голову. Это он позавчера говорил, держал Хорька за голову и говорил:
– Внимательно смотри!.. Так не больно…
Хорек стоял и слышал, как вороны дерутся за куски плоти живого еще сотника. Глухой стон за спиной. Град ударов, треск рвущейся кожи…
Хорек наклонился, достал из валенка нож, который дал ему Дед. Взмахнул рукой, разгоняя ворон, шагнул вперед.
– Так не больно, – прошептал Хорек и полоснул ножом по напряженному горлу сотника.
Волк даже выгнулся, подставляя горло под нож.
– Спи, – сказал Хорек.
Левой рукой он дернул серебряный княжеский знак, лежавший у Волка на груди. Цепь лопнула – знак остался в руке у Хорька.
Пар больше не вырывался изо рта сотника.
До Перевоза они добрались через три дня, как Рык и собирался. Могли бы и раньше, но Дылда, заснув, прозевал поворот – лошадь поперла напролом через подлесок, сани застряли, потом опрокинулись… А сам Дылда влетел по пояс в незамерзший ручей – треск, шум, гогот, ругань и крик. Сани решили не бросать, так что пришлось повозиться, вначале вытаскивая их, потом вытесывая новый полоз взамен сломанного, – в общем, приехали к Перевозу только под вечер.
Стража на своем берегу, глянув в подорожную, пропустила на лед беспрепятственно, и стражники из Воли пропустили – взяли только с путешественников дорожный сбор и отправились греться в приземистый бревенчатый домик над самой рекой.
Рык направил лошадь в боковую улочку. Уже стемнело, ставни в домах были закрыты, и путь освещала только ущербная луна, но Рык правил уверенно – остановился у частокола, прямо перед широкими дубовыми воротами.
На столбе перед воротами висел деревянный молоток. Рык спрыгнул с саней и несколько раз ударил молотком в доски ворот, скрепленные железными полосами.
За воротами залаяла, срываясь на вой, собака. На нее кто-то басовито прикрикнул, но собака продолжала лаять.
– Кого там принесло? – спросил тот же голос из-за ворот.
– Знакомый твой из-за реки, – ответил Рык. – Пустишь? Или ворота с петель снять?
Лязгнул засов, ворота приоткрылись, и на улицу вышел здоровый – даже больше, чем Дылда, – мужик в наброшенном на плечи тулупе и с факелом в руке.
– Ты никак, Рык? – мужик, прищурясь, глянул на вожака, потом на ватажников, стоявших возле саней.
От этого недоброго взгляда заросшее волосами по самые глаза лицо приобрело совсем уж звериный вид.
– Обоз привел? В купцы подался? – с сомнением в голосе спросил мужик.
– По делам еду, – ответил Рык. – Места у тебя есть? Или мне к Седому отправляться?
Мужик торопливо открыл створки ворот:
– Зачем к Седому? Чего ты там не видел? Клопов с кулак да вина кислого? В пиве у него рыбы живые плавают, икру мечут. А место у меня есть… Как не быть. Зима все-таки. Вот летом, да перед ярмарками тебе и твоим молодцам спать в конюшне бы пришлось, а так – задняя изба пустая. Я и протопил ее, как знал, что приедешь. Загоняй сани, – велел мужик, отойдя в сторону. – На улице не оставляй – растащат все к утру. Народ вороватый стал – страх. Не поверишь, третий молоток за месяц на ворота вешаю. Баба моя говорила, что я и собаку нашу на цепи держу, чтобы не украли. Так и живем. Расходы одни, честное слово! Полон Перевоз постоялых дворов, скоро постояльцев по ночам друг у друга воровать станут. Да еще и в обычные избы зазвать норовят. Наши не сеют, не пашут – от щедрот проезжих живут. А какие там щедроты? Насмешка одна. Одна ночь – чешуйка с человека, да чешуйка с саней. И кажется, что ездят сейчас одни нищие, или скареды. Харчи с собой везут, холодные жрут, лишь бы не дать доброму человеку заработать…
– А ты те шкуры продай, что с постояльцев летом дерешь, – посоветовал Дед, проходя мимо. – Ты ж не по три, по десять шкур сдираешь, да еще и в ведра кровушку цедишь. И батька твой таким же был. Где ж это видано: по чешуйке за ночь, да еще за харчи отдельно платить?
– Ты этого старого дурака все с собой таскаешь? – не глядя на Деда, спросил у Рыка хозяин постоялого двора. – И ведь зараза никакая его не возьмет.
– А на него в прошлом годе напала лихоманка, – засмеялся подошедший Враль. – На другой день сбежала, я сам видел, как пятки ее сверкали. Бежала и приговаривала, что больше она к Деду ни ногой. Хуже, говорит, ей только у Медведя с Перевоза было. Как, говорит, она его трусить начала, так он приноровился масло в руках сбивать. Жаром навалилась на него, так он топить в доме перестал – его баба да дети вокруг него грелись, как у печки. На третий день он лихоманку за горло взял, да плату за все три дня и потребовал. Бил-мордовал с сыночками, пока она последнее не отдала…
– Когда ж ты языком своим подавишься? – грустно спросил Медведь. – Он же у тебя без смысла болтается. Давно уже отрезать пора. Или тебе же на шее вместо удавки завязать, балаболка…
Все пять саней въехали на двор; Медведь взялся за деревянную скобу, стал ворота закрывать, но тут Враль тронул его за плечо.
– Ну чо тебе?
– Не чо! Ты мне скажи, вдова Кабанова все еще одна живет? – понизив голос, спросил Враль.
Медведь осклабился, оглянулся на дом и тоже тихо ответил:
– Муж у нее новый так и не появился, если про то. Живет-то она одна, а ночует когда как. Сегодня я мимо ее двора проходил, глянул… так, на всякий случай… – Медведь снова оглянулся на свой дом. – Вроде была одна.
Враль вопросительно глянул на Рыка.
– Чтоб до рассвета тут был, – сказал Рык. – Опоздаешь – смотри у меня!
– Не опоздаю, буду еще затемно, – Враль двинулся прочь, в темноту.
– Не зарекайся! – крикнул ему вдогонку Медведь. – У нее не то что утра, наводнения не заметишь! Так люди говорят, – добавил Медведь, снова покосившись на дом.
Рык еще постоял не улице, оглядываясь по сторонам, Медведь терпеливо ждал его в воротах.
– Ладно, – сказал Рык. – Занесешь в заднюю избу поесть, лошадям – овса… Чтоб без обмана.
– Обижаешь… Я тебя когда-нибудь обманывал? – обиделся Медведь.