– Близко, но не совсем. По Платону, «мировая душа» нечто неизменное, данное свыше, а отнюдь не порождение бытия. На мой же взгляд, именно общественное бытие формирует некую сущность, назовем ее сверхидеей, в свою очередь, управляющую бытием. В результате совокупность содержимого, наполняющего сверхидею, непрерывно меняется, а в результате меняются и общественные стереотипы, в первую очередь мораль. Изменение же морали – определяющий фактор исторического процесса.
– Над вашими словами очень интересно подумать на досуге, – заметил Джоник.
– Подумайте, подумайте…
Разговор как-то сам собой скатился на малозначительные темы, потом и вовсе затих. Джоник задремал, а очнувшись, обнаружил, что за окном вагона давно рассвело и поезд приближается к Соцгороду. Человек с саквояжем тоже дремал, откинувшись на жесткую деревянную спинку скамьи. Джоник повернулся и стал внимательно разглядывать попутчика. Тот скорее походил на крестьянина, чем на интеллигента. Широкое, курносое, украшенное седой бородой лицо. Простая одежда. Кто он? И зачем едет в Соцгород? Вряд ли слова о дружеском визите соответствуют истине. Как бы там ни было, собеседник он интересный, да и личность, судя по всему, занимательная.
Однако скоро поезд приблизился к вокзальному перрону, в вагоне началась суета, и ночные собеседники, разъединенные мечущимися пассажирами, лишь коротко попрощались. И вот теперь из разговора с Тимошкой выясняется род занятий загадочного человека с саквояжем. «Приехал изничтожать кровососов», – малопонятно выразился Тимошка. Тем более необходимо с ним повидаться, расспросить о происходящем. Для книги это пригодится.
4
– Может, пойдем? – обратился он к Тимошке.
Паренек критически оглядел пирующих. Взор его остановился на культорге, лицо презрительно скривилось.
– А чего, – согласился он, – можно и двинуть. Все равно от этих пьянчужек толку нет. Нажрутся и орут… А еще называется рабочий класс. Да еще в мелкособственнических инстинктах упрекают! Пошли, Джоник, ну их…
Уход двух членов бригады сварщиков остался практически незамеченным. Оба не представляли интереса в качестве собутыльников: Джоник практически не пил, а Тимошку считали щенком, у которого молоко на губах не обсохло. Где уж с таким пить водку на равных. Переберет (что уже случалось), возись с ним потом, тащи домой…
Парочка кое-как протиснулась сквозь заросли шиповника, причем Джоник про себя отметил, что они стали как будто еще гуще. Наконец они оказались на открытом месте. С Горы город просматривался как на ладони. Прямо под ними, внизу, белел аккуратными домиками, укрытыми зеленью садов, поселок Американка. Далее шло хаотичное скопище бараков, за которыми высились заводские трубы. А уж за ними виднелась гигантская лужа заводского пруда, на противоположном берегу которого начиналась степь, тянувшаяся до гряды голубых гор, ограничивавших горизонт.
– Нам туда, – сказал Тимошка, указывая в сторону железнодорожного полотна. – Минут сорок идти. Нет, ты подумай, Джоник, Поп меня мелкособственническим обозвал! Разве это справедливо?! Я норму постоянно перевыполняю, на доску меня повесили. А этот Поп… – Тимошка сплюнул. – Ты с ним поосторожнее, – почему-то шепотом произнес он.
– В каком смысле? – не понял Джоник.
– Да ведь он сексот.
– Кто?
– Секретный сотрудник. В органы доносит.
– Ты откуда знаешь?
– Так все говорят. Ну и черт с ним. Конечно, у нас на Шанхае всякий народ живет. Тут он прав. Но мы-то пролетарская косточка. А он нас – в трубу сажать, жопу сажей мазать! Сука поповская! Сами-то мы московские. Батяня на заводе Гужона слесарил. Он хоть и беспартийный, но завсегда с большевиками. И это… – Тимошка вновь понизил голос, хотя рядом не было ни души, – раньше в ихих рядах находился. Вычистили за милую душу, вроде в какой-то оппозиции состоял. Брехня! Батяня не любит об энтом толковать, только когда выпьет, вспоминает… В тридцатом мы сюда приехали. Заметь, по доброй воле. Родина призвала промышленный гигант строить. И мы как дураки из Первопрестольной, можешь себе представить, в энту тундру отправились. Голая степь, ветра дуют дикие, а мы в палатках обитаем. Сестренка младшая заболела воспалением легких и вскорости померла. Тогда батяня решил строиться. Не жить же в палатке. Ну и соорудил в Шанхае хибарку. Можно, конечно, было и в бараке угол получить, но батяня ни в какую. Не нужен, говорит, мне их клоповник. А так он мужик идейный. И Владимира Ильича не раз видел. Даже разговаривал с ним.
– Расскажи мне о Шанхае, – попросил Джоник. – Что за люди в нем обитают, почему он так называется?
– Всяки-разны живут. Как и всюду. Есть нормальные люди, рабочие… кто-то служит. Ворья всякого хватает, шлендры имеются.
– Шлендры – это кто?
– Девки гулящие. А почему Шанхаем прозывается? Тесно у нас и грязно, как в Китае. Ютимся, понимаешь, в нечеловеческих условиях, как недавно написали в газетке. – Тимошка засмеялся. – Но, с другой стороны, сами себе хозяева. Во дворике травка растет, яблонька… Выйдешь утречком поссать, далеко вокруг видать. Это батянькина присказка.
– А отец твой чем занимается?
– В механослужбе, на прокате пашет. Я же говорю: слесарь он высшей квалификации с дореволюционным стажем. Ценят батяню ого-го как!
– Давай дальше про Шанхай.
– Говорю же, людишки у нас самые разные. Есть и бывшие. Вот по соседству два старика живут. Одного кличут дядей Костей, а второго больше Французом называют. Он и вправду француз. Оба – дворяне. Кстати, этот, который кровопивцев вычислил, у них остановился.
– Ты сам-то веришь в эти рассказы?
– Про кровопивцев-то? Еще как верю. Что старики на кладбище ходили и могилку раскопали – достоверно на сто процентов. Кровища из мертвого тела так и хлестанула! Откуда в мертвяке кровища свежая?
– Ты же сам не видел.
– Мало ли что не видел. Рассказал мне Хасан-татаренок. Он сам лично там был и могилку раскапывал. Врать не будет. А вчерась горелого кровососа я сам видел. Девчонка Скворцовых. Наташка. Это с ее братца все и началось. Всю родню свою перекусал. И, говорят, не только. Мильтон у нас пропал. Хохлом звали. Здоровенный такой. Вроде тоже хотел эту нечисть выловить, но не получилось без сноровки-то. Слабоват против них оказался. Тут одним «наганом» не обойдешься.
– Похоже, ты заливаешь.
– Гадом буду! Не веришь, идем со мной, сам все покажу.
– Что же ты покажешь?
– Дом сгорелый…
– Мало ли от чего он мог сгореть. Но при чем тут вампиры?
– Как ты сказал? Повтори!
– Вампиры.
– Во-во! Так он их и называл.
– Кто?
– Старик этот. Который девчонку отыскал. Однако, говорит, не всех еще обнаружил. Дальше будет поиски вести.
– Весьма странный рассказ.