– Сатанинские игрища, – заметил Севастьянов.
– Вот-вот… Игрища. По-вашему, он адепт черных сил?
– Насчет темных сил не знаю. Я вообще не верю в их существование. Но что он в церкви, извиняюсь за выражение, блудил, в этом у меня нет сомнений.
– В чем же его блуд заключается? В том, что он в храме генеральную уборку устроил и прихожанок к сему привлек? Какой может быть блуд, если ему под семьдесят!
– Я сам читал показания женщин, – несколько повысил голос Севастьянов. – Заставлял в церкви юбки задирать, соблазнял их выпить вместе с ним, песни непристойные распевал…
– Но ведь они же храм прибирали!
– И на основании этого можно творить безобразия? – воскликнул профессор.
– Не знаю, кто уж тут безобразия творит. На основании вашей статьи отца Герасима изгнали из прихода, и он едва руки на себя не наложил.
– Но ведь не наложил же.
– Хорошо. А статья про настоятеля Богоявленского храма отца Иова? Будто бы он растлил несовершеннолетнюю.
– А разве не растлил?
– Девушке – восемнадцать лет!
– А когда он с ней развлекался, еще восемнадцати не было.
– Но почему вы решили, что он ее растлил? Между прочим, отец Иов женился на ней.
– Я ничего не выдумываю, а пишу исключительно на основании известных мне фактов.
– А почему бы вам самому не повстречаться с отцом Иовом, потолковать с ним…
– С какой стати?! Вполне достаточно предоставленных мне официальных документов.
– Вот вы какой.
– Да, такой. В отличие от вас, я не мракобес, не шарлатан, прикрывающий рясой собственную несостоятельность. Вы – молодой, здоровый парень. Как вам не стыдно дурачить темных, несчастных старух, обещая им царствие небесное?!
– А не вы ли, Сергей Александрович, своими писульками дурачите народ? Не вы ли лишаете людей последней капли веры, оставшейся в душе? Вы много хуже тех воинствующих безбожников тридцатых годов, которые по глупости и неведению рушили храмы. Вы – умный, но абсолютно беспринципный человек. Прикажут вам, вы и пишете… всякую галиматью!
Ах, как ненавидел Севастьянов в эту минуту молодого попика! Казалось, не существовало такой смерти, какой не предал бы его. В глубине души он понимал, отец Афанасий недалек от истины в своих обличениях, однако ни за что на свете он не признался бы даже самому себе в этом.
– Довольно слов, – наконец вымолвил он. – Пора, как видно, нам расстаться.
– Вы сами – исчадие ада! – в сердцах вскричал священник.
Севастьянов криво улыбнулся:
– Ну конечно, конечно… Я служу Князю Тьмы. Довольны признанием?! А теперь убирайтесь из моего дома! Святоша!
На следующий день отец Афанасий, погрузив в «Победу» свое семейство, отправился домой. Шел нудный осенний дождик. За окнами машины мелькали желтеющие березы, деревеньки с мокрыми крышами изб, печальные в этот час перелески. «Победа» неслась по совершенно пустынному шоссе с весьма приличной скоростью. Вот она преодолела подъем и рванула вниз, разгоняясь все больше и больше.
– Афоня, ты не быстро едешь? – спросила жена, сидевшая на заднем сиденье.
– Сейчас притормозим, – сказал отец Афанасий и вдруг с ужасом осознал: тормоза не работают. Он попытался переключить скоростную передачу на более низкую. Рычаг заклинило. А «Победа» неслась все быстрее и быстрее.
– Афоня! – закричала жена. – Что ты делаешь?!
Впереди, насколько помнил отец Афанасий, был крутой поворот. Он вцепился в руль, стараясь вписаться в вираж, однако это не удалось. Машину сбросило с шоссе, и она закувыркалась по полю, покрытому еще не сжатым овсом…