– Почему же, слушаю, конечно… Ваши гипотезы очень интересны. Де Санти… Потомки мальтийских рыцарей, и, само собой, розенкрейцеры…
– Вот именно это я и хотел сказать.
– А теперь позвольте мне. У меня на этот счет есть своя гипотеза. Правда, менее романтизированная. Некий чех, или кто он там, бежит из оккупированной Праги. Бежит не один, а с детьми, которых он по какой-то причине не хочет бросить. Он попадает сначала во Львов, а потом, когда территория Западной Украины становится советской, дальше – в Россию. Таких, как он, – десятки тысяч, если не сотни. Почему он бежит от немцев, я не знаю. Скажем, он – еврей или дети – евреи. Но ничего таинственного в этой истории нет, уверяю вас. Дальше детей приютили добрые люди, возможно, родственники. Он остается один. После войны возникают разные сложности, в силу которых возвращение на родину невозможно. От нечего делать он начинает вести дневник, хотя на самом деле это вовсе не описание реальных событий, вернее, переплетение реальности и вымысла. Допускаю, что дома, в Праге, он имел отношение к какому-то оккультному кружку, именно это и легло в основу его бредовых писаний. Потом этот человек умирает. Спустя годы я нахожу рукописи и, вместо того чтобы попросту их сжечь, заинтересовываюсь и знакомлюсь с вами… Меня эти бумажки заинтересовали от нечего делать, а вас увлекли всерьез. Но я не верю ни в какие числа, ни в каких розенкрейцеров и мальтийцев.
В двадцатые, тридцатые, сороковые годы перетряхнули страну так, что даже если они и существовали, то просто не могли уцелеть. Но самое главное – наличие сверхъестественных сил предполагает сверхъестественные ситуации. Ничего подобного, как вы подтверждаете, нет.
– А может быть, мы просто о них не знаем? – сказал Коломенцев.
– Возможно. Но вот когда узнаем, тогда я и поверю вашему рассказу.
– Значит, вы отказываетесь распутать эту историю вместе со мной.
– Отказываюсь. По натуре я не сыщик. Придется влезать в чужую жизнь, расспрашивать, приставать к совершенно незнакомым людям. Для чего? Чтобы удовлетворить свое любопытство? Но мне это не нужно! Мне и так хорошо. Без розенкрейцеров и рода Де Санти! Я отдыхаю…
– Понимаю, – сказал Коломенцев, – тогда позвольте откланяться. Вы, конечно, совершенно правы. А я, старый дуралей, действительно сую нос куда не следует. Еще раз прошу прощения.
– Возможно, и я был не совсем тактичен.
– Довольно реверансов. Прощайте!
– Вы что же, не зайдете к нам?
– Передайте мои искренние извинения вашей очаровательной жене и детям, жаль, что не доведется вновь увидеться.
– Почему же? Приезжайте. Мы всегда рады.
Коломенцев насмешливо и одновременно грустно усмехнулся и приподнял шляпу.
– А где же Игорь Степанович? – удивленно и растерянно спросила Людмила, когда муж вернулся домой один.
– Уехал, – односложно ответил Егор.
– И даже не зашел попрощаться? На него это не похоже. Ты что, обидел его?
– С чего ты взяла?
– Говорю, не может воспитанный человек ни с того ни с сего уехать вот так, не прощаясь.
И тогда Олегов, запинаясь и путаясь, рассказал про разговор на кладбище, прибавив собственную оценку Коломенцева.
– Дурак ты! – неожиданно резко сказала жена. – Все из себя идейного корчишь. Не наш… не советский… боюсь связываться… Может, человеку просто тоскливо одному, вот он и приехал в гости, детей порадовал, меня… Торт вон привез. А вся эта псевдоисторическая галиматья – просто повод для визита.
Олегов поморщился. В словах жены явственно звучал упрек, и упрек, видимо, справедливый. Однако он был рад, что избавился от подобного знакомства. Пускай проводит изыскания самостоятельно.
Выскочив из дома, где произошли столь странные события, Валек побежал куда глаза глядят. Он бегом пересек поселочек, выскочил на обширный пустырь, заросший бурьяном, и только тут остановился и перевел дух.
Карманы пиджака, набитые золотом, оттянулись книзу, грозя лопнуть. Но добыча сейчас нисколько не интересовала Валька, он думал только об одном: как бы поскорее добраться до дома, упасть на раскладушку и забыться.
«Что же произошло? – вновь и вновь повторял он про себя. – Как могло случиться, что мертвые собаки, более часа валявшиеся без движения на солнце, вдруг ожили и набросились на Ушастого и почему не тронули меня?» А последние слова старого вора: «За что?» Ведь они были обращены к нему – Вальку.
Передохнув, он вновь хотел броситься бежать, но опомнился, поняв, что, передвигаясь таким образом, привлекает к себе внимание, и перешел на обычный шаг. Сейчас бы закурить. Он сунул руку в карман, но сигарет там не оказалось, зато нащупал продолговатый предмет и вытащил его. Бритва! Валек открыл ее. Лезвие ярко блеснуло на солнце. Совершенно чистое, без единого пятнышка.
Валек размахнулся, собираясь закинуть бритву в бурьян, но почему-то передумал и снова сунул опасную вещицу в карман. На него вдруг нашло странное отупение: наподобие того, какое он пережил после визита к старухе. Происшествие в доме, страшная смерть Ушастого – все вдруг ушло в самый темный уголок сознания и затаилось там. Отношение к только что пережитому резко изменилось. Все случилось вроде бы не с ним, а с кем-то посторонним.
Валек вовсе забыл о своем желании добраться до постели и поскорее уснуть. Он сел на трамвай, доехал до центра и пошел в кино. В буфете кинотеатра выпил кружку пива, потом в фойе разговорился с какой-то девицей, потом в темном зале сел рядом с ней, благо на сеансе народу оказалось немного. Фильм назывался «Исправленному верить» и рассказывал об освободившемся из тюрьмы уголовнике. Тот встал на трудовой путь, полюбил хорошую девушку и даже помог разоблачить своих бывших товарищей-воров. Тема, казалось, должна была заинтересовать Валька, но он остался к фильму совершенно равнодушным и смотрел на экран лишь время от времени, большую часть сеанса стараясь вплотную познакомиться с упомянутой девицей. Та, впрочем, не возражала. После кино Валек отправился в гости к девице, жившей в общежитии. Короче говоря, Валек вернулся домой только утром следующего дня. В квартире никого не было: сестра и ее муж ушли на службу. Сам Валек работал во вторую смену. Он перекусил, почитал какую-то книжонку и завалился спать. Проснувшись в два часа дня, он вновь поел и отправился на смену. Пиджак он не надел, а про золото, лежащее в нем, забыл начисто. Выйдя из проходной после смены, он остановился, пригладил ладонью мокрые после душевой волосы. Что-то назойливо долбило сознание изнутри, досаждая словно больной зуб. Но что, он никак не мог вспомнить. Валек медленно побрел домой по ночному городу.
Было тепло и тихо. Совсем недавно прошел дождь, и мокрый асфальт поблескивал в тусклом освещении уличных фонарей. Пахло прибитой пылью, травой, ночными цветами. В такую ночь хорошо сидеть в каком-нибудь парке на скамеечке и обнимать хорошую девушку. Валек вспомнил о своей знакомой, но для визита к ней было уже слишком поздно.