– Так, дед, сейчас будет немножко больно. Садись.
Он раскупорил пузырек, понюхал содержимое.
– Сойдет. Подставляй башку. – И плеснул в рану спирта.
Коломенцев дернулся, застонал сквозь зубы.
– Ничего, нормально. – Валек вылил остатки спирта себе в глотку. – Извиняй, папаша. Нужно немножко расслабиться. О! Самое то! Теперь давай я тебя перевяжу. – Он сноровисто сделал перевязку. Голова мукомола стала напоминать одуванчик.
– Ну, дед, ты как Чиполлино, – продемонстрировал Валек некоторую начитанность. – Давай сваливаем отсюда.
– Куда же? – поинтересовался Коломенцев.
– А хрен его знает. Идем. Куда-нибудь придем.
«Что же с ним делать? – размышлял Валек. – Может, к сеструхе? Заодно и башку его посмотрит, хотя он ее достал в свое время, но, с другой стороны… ведь человек же».
– У тебя, дед, шляпа есть? Помню, вроде была. Нахлобучь ее поглубже, и двигаем.
Коломенцев, словно неживой, выполнил приказание Валька.
– А с этим что будет? – кивнул старик на неподвижно лежащего человека.
– Тебе-то какая разница? Пусть себе отдыхает. Оклемается, его счастье, а нет – сам напросился. Не переживай, дед!
– Заберите дневники, – попросил мукомол.
Валек подобрал разбросанные по полу тетради, и они поспешно покинули комнату.
– К сеструхе пойдем, она как раз со службы должна прийти.
– Но ведь я?.. Она меня, наверно, не приемлет.
– Не приемлет, – хмыкнул Валек. – А как же святой долг медицины – оказывать помощь больному? Ничего, Катя – она хорошая. Ты ей, конечно, немного кровь попортил, ну и что с того? Ведь не по злобе же? Все мы люди, все человеки, – как сказал какой-то умник. Пойдем!
– Ага, – сказала Катя, узрев на пороге Коломенцева. – Так сказать, приятная неожиданность. Вот кого я давно не видела…
– Его ранили, – пояснил Валек.
– Кто же?
– Один… – Валек нагнулся к уху сестры, – кагэбэшник.
– Кого я вижу! – весело сказал муж Кати, Володя. – Этот гражданин как будто интересуется родословной нашего семейства. Помню, помню, обычно он является не совсем кстати. А сегодня как раз выбрал подходящее время для визита.
– Ладно, оставь, – одернула мужа Катя, – он, видишь ли, ранен.
– Ранен?! Да кто его, беднягу?
– Пойдемте, я вас посмотрю, – предложила Катя, не обращая внимания на реплику мужа.
Она осторожно забинтовала рану.
– Довольно глубокая, чем это вас?
– Пистолетом, – пояснил Валек.
– Даже так?! А что, в конце концов, случилось?
– Ты понимаешь, – начал объяснять Валек, – сижу я у него, дожидаюсь, и тут…
– А ты как туда попал?
– Хотел его замочить, – откровенно признался Валек. – Как говорится, сидел в засаде. И тут его начали убивать… Я и вылез.
– А чего ты не подождал, ведь и ты хотел того же?
– Не привык чужими руками жар загребать. Уж извини. Да и вообще, чего-то жаль его стало. Может, я и не прав. Но не мог, знаешь, по-другому поступить.
– И молодец, – одобрила его действия сестра. – А пока выйди. – Катя осмотрела рану. – В принципе, лучше показаться хирургу, но это, я думаю, не совсем безопасно. Поэтому я постараюсь сама… Сначала нужно остричь волосы вокруг раны. – Она осторожно дотронулась до головы ладонями.
– Расслабьтесь.
До той минуты напряженный как струна, Коломенцев неожиданно для себя обмяк, словно хватанул стакан водки. Но ощущения были совсем другие. Он вдруг почувствовал странное, давно забытое чувство покоя, словно не испытал совсем недавно столь ужасных потрясений. Мягкие нежные прикосновения заставили вспомнить детство, мать, сестер… жизнь словно сделала невероятную петлю и вернула его на шестьдесят лет назад.
Руки Кати творили чудо. Реальность куда-то исчезла, неясные образы сплетались, словно струи разноцветного дыма. Когда-то в молодости Коломенцев несколько раз посетил китайскую опиумокурильню в Шанхае, мукомол не любил об этом вспоминать, но все казалось донельзя похожим на те недавние ощущения. Душа как бы отделилась от тела и отправилась в странствия, но не в причудливый мир, населенный фантомами и ускользающими тенями, а в прошлое, то самое прошлое, которое, казалось, безвозвратно кануло в небытие.
Зеленая, расцвеченная пестрыми цветами лужайка неподалеку от дома, ярко светит солнце, он и сестры играют в серсо. Девочки бросают легкие обручи, а он ловит их деревянной шпагой. Тут же рядом мать… Совсем молодая, в легком белом платье, стоит, держа над головой кружевной зонтик, и внимательно следит за игрой, заразительно смеется. Причина – он. Неловко взмахнув шпагой, мальчик поскальзывается и со всего маху падает в высокую траву. На глазах у него слезы, и мать, продолжая улыбаться, достает из соломенной корзиночки красное яблоко и вручает сыну.
Новые воспоминания. Берег пруда. Он, совсем маленький, вместе с женщинами в дощатой купальне. Сквозь щели пола поблескивает нефритовая вода, закутанные в простыни тела, вот мать сбрасывает покрывало и бросается в пруд. Всплеск, из камышей вспорхнула дикая утка. Гувернантка, косясь на мальчика, осторожно спускается по осклизлым ступеням в воду, маленькие острые грудки покрылись мурашками, худощавое стройное тело словно просвечивает в солнечных лучах. «…А бела, как сметана; очи светятся, словно две свечки», – возникают в памяти пушкинские строки.
Даже томительно-сладостное чувство, что пережил мальчик в эту минуту, возвращается к нему с прежней силой.
Острая боль электрическим разрядом подбросила тело. Он дернулся и застонал.
– Тише-тише! – успокоила его Катя. – Еще немного, потерпите…
– Что это? Как? Почему? Я готов терпеть сколько угодно, только верните!.. верните!..
– Хорошо, я попробую. Сидите спокойно.
Катя осторожно обрабатывала рану, а сама думала про Коломенцева, едва сдерживая слезы. Она – жестокосердная, какой себя всегда считала, сейчас растрогалась, словно сентиментальная барышня. С чего бы это? Пожалела старичка! А ее – Катю – кто-нибудь когда-нибудь жалел?! Всю сознательную жизнь она только и делала, что старалась выжить в этом жестоком мире. С отрочества, с того самого дня, когда пробирка с реактивами взорвалась в лицо химичке, она дала себе слово никого никогда не жалеть. Ей сделали больно, она должна отплатить той же монетой. Жалеть можно только родных: брата, мужа, своего ребенка. Все остальные – враги! И теперь старик, к которому до сих пор она не питала расположения, а наоборот, хотела сжить со свету. Ведь в тот раз, когда она толкнула его в петлю, только случайность помешала ей закончить задуманное. Или на мосту…
Катя покривила душой, сказав Станиславу Донскому, что все произошло без ее участия. Помогала брату, чего уж там… Еще как помогала! Катя поморщилась.