— Джейн, — сказала она, стараясь выиграть время, чтобы облечь свой отказ в форму, которая не порвала бы бесповоротно эту связь с ее былым, когда она не так боялась новых возможностей, — ты просто сбила меня с ног.
— Вот всегда ты была такой, Александра. Ты всегда ненавидела любую инициативу. Вспомни, как долго ты позволяла этому нелепому толстому итальянскому водопроводчику вертеть с-с-собой. Уж не помню, как его звали, он вечно ходил в шляпе с дурацкими узкими полями, словно хотел этим сказать, что на самом деле он не водопроводчик, а деревенский с-с-сквайр.
— Джо Марино, — напомнила ей Александра, и само звучание имени согрело ее воспоминанием о его теле, о росших в форме бабочки волосах у него на спине, о солоновато-сладком, как у нуги, вкусе его обильного пота. Она представила себе его мясистое лицо в момент, когда он тайно приходил к ней, и потом, когда, утоленный, но все также тайно, уходил, хотя какие уж тут тайны от города, если его рабочий грузовичок со всеми его ветхими трубами и арматурой стоял перед ее старым домом на Орчард-роуд? У Джо был крючковатый нос и распутный взгляд какого-нибудь принца эпохи Возрождения, но выражение лица всегда казалось немного озадаченным — вникал ли он в тайны древнего запорного клапана или старался встроить ее, свою колдунью-любовницу, в систему семейной благонадежности, которая не давала покоя его католической совести. Она убеждала его не беспокоиться, просто наслаждаться: она, мол, — просто подарок ему, у Природы полно подарков, и, ублажая ее, он ничего не отнимает у Джины, своей жены и матери пятерых его детей, но он никак не мог избавиться от своего христианского багажа, от великого Нет, воздвигнутого на пути наших бессовестных аппетитов. — Мне эти поля всегда казались очень милыми, — сказала она в защиту Джо.
— Не сомневаюсь. Давай признаемся, Великолепная, — ты была слабовольной. Не такой, как Сьюки, но для той с-с-спать со всеми подряд было тем же, что собирать информацию. А ты… ты сама ставила себя под удар и постоянно разбивала себе сердце. Даррил разбил тебе сердце, так и не сделав предложения.
— Я этого никогда и не ожидала.
— В душе я тоже. Он и мне так и не сделал предложения. Потом выяснилось, что он вообще не был стрелком-джентльменом.
— Ха! Только вспомни те времена — неужели ты не рада, что они уже позади? С их сексом, бессонницей, со всеми их жестокосердными интригами.
— Позади?! — зловеще переспросила Джейн.
— Джейн, мы старухи! Мы никому не нужны, кроме внуков, да и то лишь в первые полчаса встречи. Я нахожу, что это дает свободу.
— Мы не свободны. От желаний освободиться нельзя. Сэм Смарт, бывало, говорил мне, что клитор очень чувствителен, но не слишком умен. Он не знает, когда следует остановиться.
— Ох уж этот Сэм! Честно признаться — ты прости меня, Джейн, — он никогда не вызывал у меня симпатии. У него был…
— Весь ум в ш-ш-штанах, — вставила Джейн.
— Кстати, я очень рада, что ты вспомнила Сьюки. Как она? Наверное, вы с ней изредка видитесь, Коннектикут ведь близко от тебя?
— Не так близко, как ты думаешь. Нас разделяет Род-Айленд. И между нами были с-с-социальные различия, которые создавали неудобства. Этот клоун из Стэмфорда, за которого она вышла, занимался компьютерами, когда они еще представляли собой огромные шкафы и никто, кроме правительства, не мог их себе позволить, потом они стали меньше и дешевле, и в начале восьмидесятых он заработал себе состояние на одном из первых текстовых процессоров, но потом появилась «Ай-би-эм» со своими персональными компьютерами, которые были дешевле грязи, и ему снова пришлось бороться. Так или иначе, для Нэта он был слишком бесцеремонным богатым выскочкой, и те несколько семейных встреч, которые у нас состоялись, окончились неудачей — один раз в «Ритце» на Арлингтон-стрит, когда там еще был ресторан наверху, помню, все было жутко чопорно, второй раз мы виделись в Нью-Йорке, когда у Нэта было одно из тех помпезных собраний какого-то попечительского совета, которые сжирают деньги акционеров, превращая их в изысканные блюда и дорогие билеты. Ленни — так его звали — поразил нас самоуверенностью и наглостью, и я не думаю, что со своим шилом в заднице он был верен Сьюки. Она нашла утешение в писании любовных романов; я просто поверить не могу — в них нет никаких реальных ужасов и порнографии, жуткая докука для меня, потому что она всегда присылает мне экземпляр. С-с-словом, мы как-то незаметно отошли друг от друга.
— Ее муж еще жив?
— А что ему сделается? Честно говоря, ему недостает стиля, чтобы умереть.
Это замечание укололо Александру, оно подразумевало, что смерть Джима, как и Нэта, была тактичной формой отступления. Джейн не желала, чтобы Александра любила кого бы то ни было. Из преданности Джиму, а также и Джо, она, набравшись храбрости, как бы между прочим сказала:
— Джейн, дорогая, едва ли я смогу поехать с тобой в Египет. Это слишком опасно, да и, признаться, дорого для меня.
— О, это недорого! Круизы по Нилу там предоставляют почти бесплатно, чтобы привлекать туристов с Запада. Ты только вообрази, Лекса, плыть через Сахару, когда в Бостоне температура ниже нуля, а Таос забит горластыми лыж-ж-жниками и с-с-сноубордистами. Эти сноубордисты буквально переехали нас на нашей лыжной базе на Гагарьей горе. Нэт как раз проделывал свой неторопливый спуск, когда двое мальчишек сделали его мясом в своем сноубордистском сандвиче. Он выжил, но с катанием на лыжах было покончено. Спасатели с лыжной базы спускали его вниз на специальных санях, спеленатого по рукам и ногам, как младенца или как мумию, — это было оскорбительно для его достоинства; боюсь, он так и не смог этого пережить. О, пожалуйста, Лекса, прояви свое слабоволие ради меня. Ты не должна бросать меня; я буквально не вылезаю из туристского агентства, и там мне сказали, что если мы запишемся прямо сейчас, то успеем в Египет на Рамадан. Во время Рамадана Египет особенно романтичен. Кстати, что там насчет того террористского гнезда, которое обнаружили в Канаде — или это было в Нью-Джерси? Кажется, туристские поездки туда отменили?
— Да уж, — сказала Александра. — Послушай, Джейн, что мы там забыли? Почему бы не поехать дней на десять в Италию, не полюбоваться искусством и маленькими городками на склонах гор?
— Таинс-с-ственнос-с-сть, — ответила Джейн баритоном закадрового голоса из географического фильма. — С-с-сфинкс и смысл пирамид. Неужели они тебя не з-з-завораж-ж-живают — самые большие из когда-либо сооруженных строений, построенные на заре цивилизации. Как и зачем?
— Я думала, что теперь это не такая уж тайна. Камень за камнем тащили волоком от карьера — это как, а зачем — для загробной жизни фараона.
— Ох, Лекса, ну что за цинизм! Целью было сохранить тело умершего фараона, оберечь его от повреждений, не дать ничему нарушить его покой и снабдить его всем необходимым, вернее, не его, а его ка.
— Его что?
— Его ка. Можно сказать, его душу, хотя это гораздо более практическое и сложное понятие, чем душа. Есть еще ба. Если бы ты была древней египтянкой, твоя ка была бы сотворена одновременно с тобой самой, на другом гончарном круге, богом Хнумом — надеюсь, я правильно произношу его имя. Ка — не совсем то же, что ба, то есть твой дух, который изображался в виде птицы, аиста. Ка в их иероглифическом письме передавалась изображением бородатой человеческой фигуры с короной, состоящей из двух согнутых рук. А иногда — просто изображением двух согнутых рук.