— Друг Гарри, — говорит он, — никому не позволяй говорить, что черные не платят долгов. Я обязан тебе тысячу и один раз: твои две десятки сотворили чудо. Представляешь, сорвал банк два раза подряд? Я сам не мог поверить, да и никто не мог поверить, все эти придурки сделали ставки во второй раз так, точно завтра уже не будет. — И он сует деньги в руку Кролику, которая не сразу их берет.
— Спасибо, э-э, Лестер. Я вообще-то не думал...
— Не ожидал, что я верну?
— Ну, не так скоро.
— Иной раз один человек оказывается в нужде, иной раз — другой. Распространи это на всех — разве не этому учат нас великие люди?
— Наверное, да. Я что-то давненько не беседовал с великими.
Бьюкенен из вежливости хмыкает, раскачиваясь на пятках, что-то прикидывая, перекатывая зубочистку в губах под усами не толще самой зубочистки.
— Дошел до меня слух, тебе так туго приходится, что ты даже берешь постояльцев.
— Ах это. Ну, это ненадолго и не по моей инициативе.
— Могу поверить.
— М-м... я б не хотел, чтобы слух об этом пошел гулять.
— Да и я тоже.
Надо как-то сменить тему.
— А как там Бэби? Снова в деле?
— Какое дело ты имеешь в виду?
— Ну, какое — пение. Я имею в виду после облавы и суда. Я только что набирал материал об этом.
— Я знаю, что ты имеешь в виду. В точности знаю. Приходи в «Уголок Джимбо» в любой вечер на неделе, можешь поближе с ней познакомиться. Мнение Бэби о тебе здорово повысилось, это я тебе говорю. Впрочем, она сразу к тебе прикипела.
— Угу, о'кей, отлично. Может, как-нибудь и загляну. Если сумею найти няньку.
Мысль о посещении «Уголка Джимбо» пугает Кролика, как и мысль оставить Нельсона, Джилл и Ушлого в доме без присмотра. Он все глубже погружается в эту преисподнюю, которую раньше видел лишь из автобуса. Бьюкенен сжимает ему плечо.
— Уж мы что-нибудь устроим, — обещает негр. — Дассэр. — Рука крепче сжимает плечо, словно пропечатывая пальцы сквозь синюю робу Гарри. — Джером просил меня выразить тебе особую благодарность.
Джером?
Часы с желтым циферблатом тикают, звенит звонок, оповещая о конце перерыва. Возвращаясь последним к своей машине, Фарнсуорт проходит между ярко освещенных макетных столов, такой черный, что кожа даже мерцает. Он откидывает бритую голову, вытирает капли виски с губ и посылает Гарри ослепительную улыбку. Прямо братья, да и только.
Кролик выходит из автобуса сразу за мостом и идет вдоль реки по старым, застроенным кирпичными домами районам, отягощенным большими зелеными дорожными знаками. Домофон Пегги Фоснахт откликается жужжанием, и когда Кролик выходит из лифта, она стоит в дверях в бесформенном синем халате.
— Ах, это ты, — говорит она. — А я-то думала, что это Билли снова потерял свой ключ.
— Ты одна?
— Да, но, Гарри, Билли вот-вот вернется из школы.
— Я всего на минутку.
Она впускает его, плотнее запахиваясь в халат. А он пытается прикрыть свое появление небольшой любезностью.
— Как ты?
— Справляюсь. А ты как поживаешь?
— Справляюсь. С трудом.
— Хочешь чего-нибудь выпить?
— Так рано?
— Я как раз собралась выпить.
— Нет, Пегги, спасибо. Я всего на минутку. Мне нужно понять, что там затевается у меня за спиной.
— Довольно много всякого, как я слышала.
— Вот по этому поводу я и хотел кое-что сказать.
— Сядь, пожалуйста, а то я совсем шею себе свернула. — Пегги берет сверкающий стакан, полный пузырчатой жидкости, с подоконника того окна, что смотрит на Бруэр, кирпичное болото у подножия горы, западная сторона которой освещена солнцем. Она отпивает немного, и глаза ее разъезжаются в стороны. — Тебе не нравится, что я пью. А я только что вылезла из ванны. Я часто принимаю ванну днем, проведя все утро с юристами и прошагав по улицам в поисках работы. Все хотят секретарш помоложе. Люди, должно быть, не понимают, почему я не снимаю солнечные очки. А я возвращаюсь домой, сбрасываю всю одежду, забираюсь в ванну, медленно пью чего-нибудь и смотрю, как от пара тают льдинки.
— Звучит мило. Так вот я хотел сказать...
Она стоит у окна, приподняв одно бедро; пояс на халате неплотно завязан, и хотя она всего лишь тень на фоне ярко освещенного белесого неба, он видит, чувствует, словно проводит языком, ложбинку меж ее грудей, наверняка еще влажную после ванны.
— Так ты хотел сказать... — напоминает ему она.
— Я хочу просить тебя об одолжении: можешь помалкивать насчет негра, который живет с нами и которого видел Билли? Мне сегодня звонила Дженис, и, насколько я понимаю, ты уже все доложила ей, но это не страшно, если ты способна на этом остановиться: я не хочу, чтобы все знали. Не говори Олли, если ты ему уже не сказала. Есть проблема с законом, иначе я бы не волновался. — Кролик беспомощно разводит руками: не следовало этого говорить, но он уже сказал.
Пегги делает несколько шагов к нему, спотыкаясь либо от выпитого, либо оттого, что хочет сохранить соблазнительную позу с приподнятым бедром, или же потому, что у нее все двоится в глазах, и говорит:
— Должно быть, она уж очень хороша в постели, раз ты пошел на такое ради нее.
— Девчонка? Да нет, и вообще обычно мы с ней существуем, так сказать, на разной волне.
Она отбрасывает с лица волосы резким движением, от которого лацкан халата оттопыривается, открывая одну грудь; она пьяна.
— Попробуй настроиться на другую волну.
— Угу, я бы с радостью, но дело в том, что сейчас я слишком боюсь брать на себя еще какие-либо обязательства, да и Билли вот-вот придет домой.
— Иногда он часами торчит в «Бургер-мечте». Олли считает, что у него появились плохие привычки.
— Угу, а как он, старина Олли? Вы с ним совсем не встречаетесь?
Она опускает руку, и халат снова закрывает ее грудь.
— Он иногда заглядывает, и мы трахаемся, но это, похоже, нас не сближает.
— Наверняка сближает — просто он никак этого не выражает. Ему слишком неловко оттого, что он причинил тебе боль.
— Это тебе было бы неловко, а Олли не такой. Ему никогда не придет в голову, что он виноват. Он чувствует себя артистом — он ведь может играть почти на любом инструменте. А как человек — хладнокровный мерзавец.
— Ну, я тоже хладнокровный.
Кролик в панике поднялся со стула: она сделала еще один шаткий шаг к нему.
Пегги говорит:
— Дай мне твои руки. — Глаза ее рыщут по нему, вокруг него. В лице ничего не меняется; она берет его за свисающие вдоль тела руки, поднимает их и прижимает к груди. — Они такие теплые.