Частые встречи супругов Маккензи с близкими друзьями не исключали общения с людьми малознакомыми. Оуэн любил торговую толчею на Приречной улице, а собственную фирму считал важным шагом в индустриализации поселка.
Оуэн и Филлис не раз бывали на школьных спортивных состязаниях, где с удовольствием присоединялись к хору болельщиков, и на школьных танцевальных вечерах. Оуэн помнил заученные па девочек в плиссированных юбочках и пушистых свитерах. Теперь к ним добавились рискованные телодвижения юных вакханок, и все же его поражал укоренившийся консерватизм молодежи северовосточного побережья.
Кампания по сбору средств для расширения больницы прошла успешно, так что было решено отметить это событие — созвать крупных жертвователей и медицинский персонал. Долго выбирали место, где устроить прием. Зал поселкового совета показался слишком официальным, да и не смог бы вместить большое количество гостей.
Присмотрелись к помещению Исторического общества на первом этаже выдержанного в грегорианском стиле федерального здания, но оно было слишком строгим. В конце концов сошлись на том, что торжественное мероприятие можно провести на открытом воздухе, в больничном дворе — апрель был на редкость солнечным.
В оживленной толпе гостей Оуэн сразу заметил Триси Оглторп и хотел было затеряться среди приглашенных, но она уже подошла к нему.
— Оуэн! Давно я тебя не видела.
— Да я здесь, собственно.
— Я имею в виду — не болтала с тобой. А мне так хотелось поболтать с тобой.
— Зимой мы, знаешь ли, домоседы, — оправдался он.
Мы — это он и Филлис, муж и жена. Не просто два, а более или менее единое существо.
— Ужасная была зима, правда? И столько снега! Знаешь, Дуайт говорит, нам следует переехать в Каролину. К тому же там не такие строгие правила содержания собак, как здесь у нас.
В поселке знали: их гончие, золотистые ретриверы, передушили всех кошек в соседних дворах. А иногда даже совершали набеги на конюшни клуба верховой езды и таскали там лошадиный корм.
У Триси была новая прическа. Собранные кверху волосы искрились в солнечных лучах рыжими хвоинками осеннего кедра. Платье в горошину до колен прикрывало ее тощие ноги, обутые в белые тупоносые туфли с большими пряжками. Она словно сошла с юмористической страницы газеты, которую Оуэн всегда просматривал с удовольствием.
— Как ты здесь оказалась? — спросил он.
— А ты не знаешь? Ванесса втянула меня в подписную кампанию. От нее не отвертишься…
— Да, так все говорят.
— …и в то же время она такая заботливая! Как наседка. У нее уйма обязанностей. И как она все успевает?
«Нет ли в ее словах намека на мои отношения с Ванессой?» — подумал Оуэн. Он чувствовал — Триси хочет продолжить тот разговор, начатый ими на вечеринке у Бисби, и поддержал его.
— Помнишь, я говорил, что есть мужские тюрьмы, где все надзиратели — женщины? А у нас женщина — распорядительница банкета.
— Да, — отозвалась Триси. — Жаль только, такая отсталая.
— С каких это пор ты невзлюбила отсталых?
— Только если они занудливые дочери мелких лавочников.
Триси посмотрела в сторону, продемонстрировав свой острый профиль. Оуэн был рад, что она разговорилась.
— Кстати, об отсталых занудах. Посмотри на бедного Форда! И это теперь, когда вот-вот все кончится во Вьетнаме.
— Да, но ты должен обязательно посмотреть «Головомойку» с Уорденом Битти в главной роли, — сказала Триси, ткнув его пальцем в грудь. — Нам с Дуайтом она ужасно понравилась. Потрясающая картина!
Да, это была не прежняя строгая неприступная Триси. Теперь она дышала той живительной женственностью, какой дышит женщина, с которой спишь. Но он спал с ней разве что в несбыточных мечтаниях о любви втроем. Или какими-то неведомыми путями до нее дошло его желание, и она встрепенулась и принялась дразнить его, как когда-то дразнили его девчонки по пути в школу.
Оуэн подумал: «Не надо спешить, он должен рассмотреть это новое неизвестное в сексуальных уравнениях, так осложняющих ему жизнь. Вот если бы Ванесса сама соблазнила взыгравшую Триси…» Он представил их голых, но чинных, как сестры де Пуатье на двойном портрете Клуэ, — от таких он бы не отказался. В любом доме поселка найдутся укромные уголки — на мансарде, зимой у камина, летом на веранде, — где можно бросить матрац в предвкушении оргии.
Текло рекой дешевенькое шампанское, оживленные голоса гостей взлетали к пятнадцатифутовому изображению градусника на фронтоне больничного здания. Оуэн заметил грустное лицо Имоджин Бисби с ее старомодной прической на манер Эмили Дикинсон. Тоскующим взором она высматривала в толпе того, кто мог бы внести толику романтичности в ее постылую жизнь. «Нет, дорогая, — мысленно произнес Оуэн, — тебе придется подождать: мне, кажется, попалась на крючок Патрисия Оглторп». Он продолжал разглядывать собрание — все, казалось, были довольны, — надеясь, что не найдет среди них Карен Джазински. Ее мог пригасить Эд, пожертвовавший крупную сумму из фондов фирмы. Карен, к счастью, не было, иначе ему пришлось бы перекинуться с ней хоть парой слов, и от внимательного наблюдателя не укрылось бы, как между ними предательски пробегает электрический ток.
К нему подошел Йен Морисси. Козлиная бородка его поседела еще больше, волосы стали длиннее. Ему, решившему встать за мольберт, это шло. Рисунками для журналов он намерен пробавляться в свободное время в случае выгодных предложений.
— Алисса осталась дома, — сказал он. — У Нины жар. Ночью ее даже рвало.
— Сколько уже ей? — вежливо осведомился Оуэн.
— Шестой год. Рядом с ней чувствуешь себя глубоким стариком.
— Принес бы малышку сюда, полечиться.
Йен не услышал иронии.
— Ни к чему это. Она у меня вообще-то здоровый ребенок и резвая, как кобылка. Вся в моего отца. Он каменщиком был, и я этого не стыжусь.
Оуэн почувствовал зависть к Алиссе, ее маленькой дочери и этому болтливому хвастуну. Такое же «святое семейство» — он вспомнил себя и своих родителей во время воскресных прогулок в Уиллоу.
— Надеюсь, девочка скоро поправится.
— Конечно, поправится. Она у меня здоровый ребенок. Оба моих старика до девяноста дожили.
— Передавай привет Алиссе. Скажи, что мы все скучаем по ней.
При воспоминании о гладкой, словно сбитой спине Алиссы его бросило в жар.
Пробираясь сквозь толпу ветеранов подписной кампании, он испытывал чувство товарищества к людям, с которыми пятнадцать лет прожил в одном поселке — к ювелиру, к хозяину лавки кровельных материалов, к владельцу винного магазина, который сейчас добровольно взял на себя обязанности бармена. Его любовь к противоположному полу распространялась не только на молодых женщин, но и на пожилую сиделку-пенсионерку, которая восемь лет назад, когда ему сделали операцию, давала ему по ночам лишнюю таблетку снотворного. Среди гостей живописно выделялись чернокожие и смуглые лица регистраторш и медсестер. Оуэн искал глазами Филлис и не находил, хотя обычно ее светло-русая голова на дюйм-полтора возвышалась над остальными. Он и полюбил ее за то, что она высокая — высокая, молодая, полная женского обаяния.