— Лучше, пожалуй, было дать клятву, что ты встретишь собственный конец, не сетуя на судьбу, как, судя по всему, сетовал твой предок.
Эзана оставил без внимания это оскорбление своего отца. Он нагнулся в кресле, чтобы по извилистым каналам моего уха донести до моего сознания то, что хотел сказать. Мой товарищ, несмотря на свой щеголеватый костюм, предстал сейчас передо мной более голым, чем в пору ярости и страха, царивших во время Возрождения и после, когда мы сговаривались покончить с пустоголовым Соба. Эзана сказал мне:
— Мир нынче не тот, каким был. Необходимости страдать уже не существует. Единственный урок, какой дало страдание, — это как избежать еще больших страданий. То, что причиняет людям боль, может, за некоторым исключением, быть теперь устранено. Ветрянка даже в нашем околдованном крае была изолирована и ликвидирована. Мы знаем, чем надо заполнять желудки детей, хотя не всегда можем это сделать. Обесцвечивание загробной жизни, — а она обесцветилась, мой друг Эллелу, сколько бы ты ни копался в своем сердце, — придало этой жизни большую ценность. Говоря о непрекращающемся насилии на нашей планете и противопоставляя заявления ЧВРВС измышлениям, напечатанным в «Нувель ан нуар-э-блан», стоит отметить, что факт остается фактом: насилия сравнительно не так уж много, и оно намеренно сдерживается державами, которые могли бы его расширить. Война стала криминалом, это уже не спорт для джентльменов. А потеря респектабельности — дело нешуточное. Мы чувствуем это везде, даже в апатии Куша. Ненависть в национальном масштабе утратила искренность. Уверенность в своей правоте, оправдывавшая великие бойни, исчезла. Понятия расы и племени, секты и страны, определявшие человека и устанавливавшие принцип набора молодежи в армию, больше не порождают слепую лояльность; кубинцы и бельгийцы, перуанцы и индонезийцы встречаются на наших приемах во дворце, вожделеют к женам друг друга и равно жалуются на скуку дипломатической службы в этом забытом Аллахом месте заключения, в этом болоте. Подобное общение говорит о росте прагматизма в людях и сокращении безумной энергии, которая обеспечивала неизбежность удачного выполнения моей клятвы, данной отцу.
— Эти понятия, которые ты принижаешь, — сказал я, — являются камнями, на которых зиждется человечество. Если они рассыплются, мы будем иметь дело с кучей пыли, состоящей из индивидуальных атомов. Это будет не мир, а энтропия. Как все уютно чувствующие себя трусы, ты, товарищ Эзана, переоцениваешь мир. Возможно ли, — спросил я, — чтобы природе был присущ некий принцип соперничества, идущий от первого вторжения существа в божественную первозданную пустоту? Безмятежно спокойные небеса, как доказано астрономами, сияют благодаря немыслимым по своим размерам взрыву и потреблению, а блестящая поверхность мрамора или бархатистость девичьего века объясняется физиками распадом крутящихся в вихре частиц и титаническим напряжением, порожденным несовместимыми разрядами. Еще один пример: мы с тобой были долгое время в ссоре, и правительство Куша родилось из диалектического расстояния между нами. Из полезной войны, которая между нами шла, родился синтез, и этот синтез, по крайней мере на время, нейтрализовал антагонистические энергии, которые сталкивались внутри.
Пальцы Эзаны, не смыкавшиеся из-за толстых колец, шире растопырились на стеклянной поверхности его стола.
— Я иногда думаю, мой президент, верно ли отражают даже плодотворные схемы Маркса топологию мира, где советские пролетарии устраивают черный джинсовый рынок, а дети капиталистического среднего класса изготавливают бомбы и плакаты с изображением улыбающегося Мао?
— Или где шеф-министр радикальной хунты, — добавил я, — ведет подрывные разговоры с американской разведкой и пытается заразить своего президента фальшивым, сентиментальным атеистическим плюрализмом, который он в результате этих разговоров подцепил?
Эзана не смог ответить из-за появления Кутунды, спрятавшей согласно установленным в правительстве правилам свою секретарскую униформу под просторным бубу; она ворвалась в кабинет Эзаны в сопровождении человека с узким лицом, в котором, несмотря на его формально строгий вид, я признал того полицейского из племени фула, который читал королю Коран. Он был по-прежнему в феске сливового цвета, но вместо белой куртки и панталон касты служителя в высших сферах на нем была рубашка в узенькую, словно ниткой проложенную, полоску и коричневато-серые брюки, неприлично узкие в бедрах и такие широкие внизу, что из-под них видны были лишь квадратные, словно эмалированные, носы туфель. И Кутунда, и он держали полные стаканы какого-то напитка и явно собирались вернуться на своего рода вечеринку. В руке у нее, кроме того, была коробочка соленого печенья под названием «Хай-Хо», а ее молодой спутник держал полумесяц эдамского сыра с красной корочкой. Они пришли, однако, по моему требованию, чтобы присутствовать в качестве свидетелей при задержании их хозяина Мтесой и Опуку как предателя страны и человека, который ходит в шелках. Эзану поместили в комнаты, где сидел король в казарменном крыле Дворца управления нуарами, над Народным музеем империалистических зверств, вблизи истиклальской Антихристианской школы для девочек, с волейбольной площадки которой отчетливо слышались крики играющих.
Мне утомительно перечислять здесь все возражения и мольбы Эзаны. В частности, он сказал следующее:
— Мой президент, если вы посадите под замок своего шеф-министра и одновременно предпримете свое индивидуальное странствие в пещеру в Балакском массиве, о которой ходят всякие слухи, вы оставите Куш без руководства!
Я сомневался, что Куш это заметит, но никогда не вредно обезопасить себя, и чтобы показать Эзане, как я способен свободно и быстро принимать решения, я повернулся к молодому шпиону в феске и назначил его исполняющим обязанности министра внутренних дел, заведующим Бюро по транспорту, координатором лесов и рыболовного промысла и председателем Совета по туризму. Кутунда, сказал я, проинструктирует его и расскажет о его обязанностях.
Обязанности, обязанности. Прежде чем двинуться в путь, необходимо было посетить мою вторую жену и прижать к груди мой маленький росточек. Укутанная жила в изолированной вилле в самой уважаемой части Ле Жардена, где до 1968 года, когда шли дожди, выросли высокие платаны и каштаны, привезенные поселенцами, а за пять последующих лет деревья начали чахнуть, вянуть и совсем засохли. Их белые скелеты, жестоко обрезанные в галльской манере, обрамляли вьющиеся дорожки. Вилла Кэндейс заросла гнилостной зеленью, но засуха сделала то, что поленилась сделать рука человека, тем не менее высохший, лишившийся листьев вьюнок пробрался по трещинам в штукатурке фасада, его пальчики вцепились в ставни и поползли вверх по маленьким ионическим колоннам портала. Лоза уже стала выдирать плиты из крыши портала, но тут ее жизнь прекратилась. Когда я дернул за колокольчики, внутри раздался странный шуршащий звук, однако Кэндейс быстро подошла к двери, точно сквозь сплошные стены следила за моим появлением.
А возможно, она собиралась выйти, так как была закутана с головы до пят в тускло-черное буи-буи с паранджой, закрывавшей все лицо. Разбросанные по вуали дырочки, более мелкие, чем на капустной терке, позволяли смотреть на мир, представлявшийся ей в пятнышках. Возможно, в удаленном уголке Афганистана или Йемена еще существует какой-нибудь полоумный старик — торговец специями, шейх или бандит, который держит своих наложниц в таком виде, но в Истиклале, где социалистический прогресс укрепил традиционное легкомыслие африканских женщин, подобный костюм не мог не вызывать иронии, не восприниматься как злая шутка надо мной.