Я облизнул губы, вспоминая пиво, которое мы пили потом в студенческих землячествах, куда приглашали пьюзеистов-баптистов потопить свое ежегодное горе, и как от ковров несло запахом гниющего хмеля, и как чокнутая студентка, лишившаяся предрассудков без помощи философии освобождения от предрассудков, покладисто отдавалась в жалкой комнате наверху, задрав юбку и сбросив трусики, целой очереди пьяных мускулистых извергателей семени. Шеба передвинула голову, и кожа там, где слиплись наши тела, натянувшись, казалось, вот-вот лопнет. Она положила голову возле моего плеча, рот ее был открыт, и серый язык принялся слизывать пот с моей кожи.
Был ли я счастлив? Меня называли Счастливчиком, но, по правде говоря, учиться было тяжело. У меня была стипендия от некоего темного фонда отмытых и вновь вошедших в оборот правительственных денег, и я вынужден был поддерживать на высоком уровне отметки, а кроме того, работать официантом и поваром горячих блюд в различных заведениях вблизи студенческого городка, включая забегаловку «Хоуард Джонсон» с ее фальшивым минаретом на выезде из Фрэнчайза. Я не работал ни в одном из тех мест, где собирались мои друзья. Мне не хотелось ставить их в неловкое положение тем, что я их обслуживаю. И не хотелось, чтобы они слышали, как местные официантки и тупицы с кухни, окликая, называют меня — не без дружелюбия — Жирком, Негритосом и Блинчиком.
На чем я остановился? В «Закусочной вне кампуса» было дымно от сигарет и теплого воздуха, исходящего от беседующих людей, слышалось постукиванье пинбола и гнусавое пение Пэтти Пейдж; в «Мороженом из чистых молочных продуктов» стояли стулья из крученой проволоки и круглые столики с мраморными крышками, чья ореховая, с прослойкой черники, поверхность успешно скрывала вывалившееся липкое и сладкое мороженое и пролитую пенистую содовую воду; в кафе «Бэджер» пол был усыпан опилками и зал разделен на кабинки с высокими стенками из темной фанеры.
И там мы изводили Оскара Икса по поводу его удивительной веры.
— Ты хочешь сказать, — приставал к нему Репа Шварц со своим южным акцентом и манерой растягивать слова, так подходившей для передачи недоверия, — что этот мистер Якуб действительно уговорил точно пятьдесят девять тысяч девятьсот девяносто девять черных отправиться на этот остров Патмос, чтобы вывести некую отвратительную породу белых дьяволов, которых ни один из них при жизни не увидел бы, да и ни один из них не хотел бы таким быть?
Оскар Икс обычно ходил в коричневых костюмах и в белой рубашке с галстуком и говорил с заученной четкостью, после каждой фразы оскаливая зубы.
— Произошло это не сразу. Согласно Пророку, мистеру Фарраду Мухаммеду потребовалось двести лет, чтобы отрегулировать гены и из черной расы создать коричневую, еще двести лет, чтобы создать краснокожих, еще двести лет, чтобы создать желтую расу, — легкий кивок в сторону Уэнди, молча сидевшей напротив, — и наконец после столетий перейти к созданию венчающего этот процесс поколения и величайшего оскорбления Аллаха — к появлению светловолосых голубоглазых волосатых дьяволов, которые голышом бегали на четвереньках и жили на деревьях, как говорят нам все учебники.
— Дружище, — сказал Оскару Иксу Малыш Барри, — это патетическое дерьмо, которым в этой стране обычный ниггер набивает себе мозги. Нельзя создать расу за два поколения, на это требуется миллион лет, и в учебниках на сей счет говорится, что черный человек — не самый старый экземпляр на земле, он самый новый образец гомо сапиенса, последняя улучшенная модель. Твой Мухаммед Врун читал, видно, антропологию в «Ридерс дайджест», да маманя песочила его Библией, так что эта информация плюс собственные беды — вот и все, чем он обладал.
Эсмеральда Миллер была единственной черной женщиной в колледже Маккарти. Отец ее был дантистом в маленьком городке на севере штата Нью-Йорк, и она не скрывала, что является марксисткой, в такую пору, когда это было смертельно. Плоскогрудая и пепельно-серая, она говорила ровным бесцветным голосом, безразличным и без модуляций, давая понять, что ей надоело спорить и что только она обладает истиной.
— Вы оба рассматриваете человека отчужденно, отчужденно от себе подобных, а говорить об этом нельзя, если не говоришь о самоизоляции, вызванной принудительным трудом. Эти расовые категории архаичны, они не имеют никакого отношения к классовой борьбе: черная буржуазия там, где она существует, является таким же угнетателем и в конечном счете столь же неизбежно самоистребится, как и белая, а теперь мы должны к этому добавить и желтую. Посмотрите на Либерию.
В разговор внезапно вмешалась Уэнди:
— Однако разве Ленин не указывал, что западный капитализм предопределил свою гибель эксплуатацией природных ресурсов и дешевой рабочей силы не белых народов посредством колониального империализма?
— Белый человек — это дьявол! — вскричал Оскар Икс. — Специально созданный синтетический дьявол, столь омерзительный, что черный человек должен прогнать его по Аравийской пустыне и засадить в эти холодные темные европейские пещеры ледникового периода, чтобы он не мог уничтожить мир своими дьявольскими ухищрениями, и это доказанная историческая правда, потому что именно оттуда белый человек пришел. Он наполнял эти пещеры обгрызенными костями, в то время как черный человек на юге возводил пирамиды с такой же легкостью, как пекут пироги. Таковы факты.
Дверь в кафе открылась, впустив холодный воздух и Кэнди.
— Явились розовые пальчики, — буркнул Малыш Барри.
А Кэнди взяла стул и примостилась на уголке стола, за которым было уже полно народа. Шепоток приветствий стих и наступило молчание, которое прервал, прочистив голос, Хаким Феликс аль-Бини.
— Мне кажется, — сказал он, продолжая разговор, — что о правдивости мифа должно судить, рассматривая его не по кусочкам, а по созданному им gestalt [29] . Этот мистер Якуб с его большой головой и схожестью с Франкенштейном выходит за рамки достоверности, но это же можно сказать и о Гитлере, о Жанне д'Арк и об Иисусе. Они существовали. Многое существует, и наши сны говорят нам, что существует еще больше вещей, возможно, и где-то в других местах. Главное в мифе — вера в него и то, соответствует ли он фактам, произошедшим в прошлом. Позволяет ли он нам жить, продолжать существование? Якуб на этот счет выступает непререкаемо, но если оглянуться вокруг, белый человек и в самом деле, как говорит Оскар, дьявол.
Кэнди залилась краской до ворота свитера.
— Мне бы следовало обидеться, — сказала она, — да только все вы такие милые.
— Мы вовсе не милые, — сказал Малыш Барри. — Мы обезьяны-насильники.
— Белые люди вовсе не хотят быть дьяволами.
— Ни один дьявол не хочет быть таким, — сказал ей Хаким Феликс. — Но это ваша трагедия, а не наша. — Ему стало жаль ее. — Я думал при этом не столько о прелестных американских девушках, сколько о французских офицерах, которые командовали мной. Они ходят в отутюженной темной форме и с коробками на голове, кричат на солдат-африканцев и бьют их как одержимые. Даже двигаются они злобно, словно их дергают, точно это мертвецы, в которых вселился дьявол. Мы таких называем «зомби». — Он был раздосадован тем, что она отвлекла его от беседы, оказавшись в сложной ситуации, когда белая женщина вынуждена общаться с черными, — отвлекла от настоятельной необходимости высказать ту истину, которая уже сформулировалась в его мозгу.