— И никого в живых не осталось? — потрясенно спросил Самарин.

— Всех. И детей тоже. Всех моих учеников... — Лицо у Семена Игнатьевича перекосилось, и он надолго замолчал. Потом тихо спросил: — Неужели правда — конец России?

— Нельзя так думать... нельзя, — еле слышно отозвался Самарин.

Около полуночи Виталий отправился в путь. Они вышли из школы, и вдруг Семен Игнатьевич схватил его за руку:

— Стойте! Опять слышно... бой слышен...

Действительно, Самарин услышал что-то похожее на дальний-дальний гром. Он заторопился, стал благодарить учителя, но тот остановил его.

— Не надо... Стыдно за это благодарить.

Виталий сжал руку учителя и порывисто обнял его за плечи.

Это была ночь на 6 июля 1941 года, когда 20-я армия генерала Курочкина начала у Орши наносить контрудары по наступавшим гитлеровским войскам.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Самарин решил идти и днем. Но днем — только по лесу. Однако большого лесного массива здесь не было, все больше перелески, и не всякий раз можно было скрытно перебраться из одного в другой. Отыскивая лучший путь, он часто менял направление и делал немалые крюки. Напрямую он шел только ночью.

Голос войны то был слышен, то надолго умолкал. Потом появлялся опять, и не понять, отдалился или приблизился. Во всяком случае, фронт был где-то неподалеку, и это прибавляло сил.

Перед рассветом он вошел в лес и решил передохнуть. Нашел яму — наверно, воронку от крупной бомбы. Сел на ее край, скользнул вниз и уперся ногами во что-то мягкое и живое. Кто-то хрипло выругался и начал из-под него выбираться. Разглядеть, на кого он свалился, Виталий не мог — было еще темно.

— Кто такой? — спросил другой, молодой голос.

Так... тут двое, значит...

— Свой, — ответил Самарин и сунул руку в карман, где был наган. — А вы кто?

— Окруженцы, кто ж еще! — ответил молодой.

— Значит, товарищи по несчастью, — сказал Самарин.

— Не из нашей шестнадцатой? — спросил хриплый,

— Нет. Я из строительного батальона, — ответил Самарин, сам не зная, почему он вдруг зачислил себя в строители. Во всяком случае, правды о себе он пока решил не говорить. Как не говорил полной правды и Карандову.

Летний рассвет скорый. Он начался вместе с птичьим пересвистом и мерным шумом просыпающегося леса. Самарин разглядел окруженцев. Тот, что с хриплым голосом, уже в летах — сорок ему, не меньше. А другой мог быть Виталию ровесником — коренастый парень с удлиненным лицом, несколько отяжеленным выдвинутым вперед подбородком. А у пожилого лицо было простецкое, русское — нос лепехой, серые глаза, густые темно-русые волосы. На обоих — заношенная пехотная одежда рядовых, лица заросшие, грязные. У пожилого на коленях лежал незнакомый Самарину автомат. Заметив, что он смотрит на автомат, пожилой шевельнул им и сказал:

— Личный трофей...

У молодого была винтовка без штыка, он держал ее торчком, зажав между коленями.

В это время явственно донесся далекий артиллерийский гром.

— Неужто фронт уже близко? — спросил пожилой.

— Весь день слышно было, — ответил Самарин.

— Будешь пробиваться?

— Надо...

— Мы тоже... А только тут, близ фронта, немцев густо. Пробьемся?

— Надо... — Самарин отвечал односложно и уклончиво — что-то его неосознанно тревожило. Может, то, с каким любопытством разглядывал его молодой. Или что-то еще...

— Где бороду подправлял? Вроде парикмахерских для окруженцев еще не открыли! — вдруг весело и с каким-то неуловимым акцентом спросил молодой.

Черт его дернул там, у учителя, подкоротить бороду!

— Ночевал в пустой избе, ножницы нашел... — улыбнулся Самарин. — А то вырастет как у Льва Толстого.

— Лев Толстой!.. — рассмеялся молодой.

— А чего это ты говоришь не очень по-русски? — спросил него Самарин.

— Мобилизован из Латвии. В Красной Армии теперь как ноевом ковчеге!.. — все так же весело ответил молодой.

Теперь пожилой, слушая разговор, рассматривал Самарина как-то излишне пристально. Потом встал, взобрался на край воронки, посмотрел во все стороны и снова спустился на дно.

— Пойдем днем или будем ждать темноты?

— Лесом можно и днем, — ответил Самарин.

— А ты что же, безоружный? — спросил молодой.

— Какое у строителей оружие! Топор да лопата.

— А если напоремся?

— Ухожу без боя — такая моя тактика.

— Война без стрельбы... — покачал головой парень.

— Ничего... Вон сколько прошел.

— Откуда идешь?

— От самых Барановичей.

— Ого... — уважительно произнес пожилой. — А мы из клещей под Минском выскочили. Пятеро нас было. Один ночью отбился, пропал. Двое погибло. Мы-то стреляем, если что... — Он резко поднял голову, прислушался к грому, который на этот раз был посильнее.

Прислушался и молодой. Они переглянулись.

И снова в душе Самарина шевельнулась неосознанная тревога. Он пытался в ней разобраться, но никаких конкретных поводов для нее найти не мог. Решил, что она от его профессиональной, что ли, настороженности, которой его учили в спецшколе НКВД. В конце концов, во всех их вопросах был совершенно естественный интерес и своя, такая же, как и у него, настороженность — ведь им быть теперь вместе. Самарин подумал: в конце концов, они солдаты, и быть с ними — не то что с Карандовым. «Мы-то стреляем», — укорил его пожилой.

...Шли по лесу разрозненно, но так, чтобы все время видеть друг друга. Это предложил пожилой, сказал: любой из нас может нарваться на немца, тогда другие должны ему помочь.

Фронт был слышен почти непрерывно. Иногда у Самарина бывало такое ощущение, что стоит выйти из лесу — и они увидят поле сражения...

Внезапно лес кончился. А следующий, если не менять направление, виднелся километрах в пяти, и путь к нему был по совершенно открытой равнине, да к тому же и пересеченной шоссе, по которому мчались машины.

Они забрались в густой орешник и стали обсуждать, что делать.

— В этой ситуации лучше ждать темноты, — сказал пожилой. — До леса далеко. И вдобавок — активное шоссе.

Молодой молчал. Пожилой будто знал, что тот будет молчать, и смотрел на Виталия.

— Я тоже так думаю, — согласился Самарин.

— Фиксируем — идем с темнотой, — сказал пожилой. — И можно спокойно перекусить.

Молодой стащил со спины рюкзак и начал его развязывать. А Самарин в это время думал не о еде. Откуда у пожилого старослужащего рядового бойца такие словечки, как «ситуация», «фиксируем», «активное»?.. Это была первая причина для тревоги, а точнее сказать, для недоумения. Самарин подумал: не являются ли его спутники командирами, переодевшимися в форму бойцов? Он внутренне усмехнулся: мудрецы, одежду сменили, а словарь сменить забыли.