— Я все понимаю, — улыбнулся Шрагин. — Но дайте мне подумать.
— Сколько вы будете думать?
— Пять минут.
— Тогда я пойду позвоню по телефону и через пять минут вернусь.
Нельке ушел.
Шрагин мгновенно принял решение. Он не считал, что все это провокация, подстроенная специально против него, но на всякий случай нашел нужным предусмотреть и такой вариант. Он вырвал листок из блокнота и написал на нем:
«Иду на предложенную Нельке аферу, чтобы впоследствии ее разоблачить». Записку он засунул в ботинок под ступню. В случае чего он ее предъявит в оправдание своих действий.
Вернулся Нельке.
— Ну? — весело спросил он.
— Я с вами, — так же весело ответил Шрагин.
— Я не ошибся, вы — человек дела! — воскликнул Нельке и долго тряс руку Шрагина. — За обед уже уплачено. Мне надо мчаться в порт. Вот здесь, у моего стула, портфель. Возьмите его, там половина вашего гонорара, остальное — после шифровки Бодеккера.
Нельке крепко пожал руку Шрагина, поблагодарил его и спросил, сколько он еще собирается пробыть в Одессе. Шрагин сказал, что Бодеккер поручил ему помочь наладить какие-то дела администрации с местными рабочими порта.
— Считайте, что все это налажено! — воскликнул Нельке и весело продолжал: — Все дело в том, что мы добивались именно вашего приезда. Видите, как крепко у нас поставлено дело. Ми провели разведку в лагере вашего адмирала и установили всех из его окружения, с кем он считается. Затем мы выбрали вас и придумали посильную только вам проблему отношений с местными рабочими. Вот и все. Ловко спланировано?
— Ничего не скажешь, — улыбнулся Шрагин. — Тогда я в Одессе пробуду еще дня два, для виду, так сказать, да и жена за это время устроит свои дела.
— Прекрасно. За гостиницу уплачено, а на все остальное денег у вас хватит, — веселился Нельке, показывая на портфель. Когда вы решите возвращаться, позвоните мне насчет машины. До свидания, коллега, сердечный привет вашей обаятельной супруге…
Лили в номере не было, она еще утром отправилась к профессору. Шрагин решил дождаться ее и по телефону заказал для нее обед.
Лиля пришла подавленная, растерянная. Профессор подтвердил, что у нее в легких очаг, и хотя он небольшой, но находится в активном состоянии. Необходимо усиленное питание, полный покой, а лучше всего — поехать в специальный санаторий. Лиля заплакала, ушла в свою комнату и лежала там ничком на постели.
— Успокойтесь, я сделаю для вас все, что смогу, — утешал ее Шрагин. — Я напишу рапорт адмиралу Бодеккеру. И доктор Лангман, ведь он…
— Ни в коем случае! — возмущенно прервала его Лиля. — Не знаю, как вы, а я рада, что до сих пор ничем ему не обязана.
— Я тоже этому рад, — успокаивал ее Шрагин. — И думаю, что адмирал для меня все сделает.
Верная своему характеру, Лиля вскоре успокоилась, а узнав, что Шрагину нужно пробыть в Одессе еще два дня, вдруг сказала:
— Я уеду сегодня с Лангманом. Мне здесь очень тоскливо.
— У вас на неделе семь пятниц, — усмехнулся Шрагин.
— Эта услуга его не велика, — сказала Лиля.
— Вы уже виделись? — спросил Шрагин.
— Да, когда я была у профессора, он туда приехал. И кстати, он предложил устроить меня в какой-то знаменитый санаторий у них в Германии. Но я категорически отказалась…
В конце дня Лангман зашел за Лилей.
— Не беспокойтесь, я вожу машину отлично, — сказал он. — Кроме того, со мной едет еще мой врач…
До наступления сумерек Шрагин сходил в разведку по тому адресу, который он получил от Алексея Михайловича. На тихой улице он увидел утопающий в акациях маленький домик, производивший впечатление надежности, покоя и уюта. Шрагин твердо решил — как только стемнеет, он сюда придет.
В темноте та тихая улочка выглядела уже опасной: здесь в любом месте могла таиться невидимая засада. И домик тоже не казался погруженным в надежный покой. Он настороженно смотрел на улицу своими темными окнами. Целый час Шрагин, укрывшись в темноте, вел за ним наблюдение — ни звука, ни малейшего шевеления. Надо идти…
Шрагин наискось пересек улицу, поднялся на крыльцо домика и отрывисто постучал в дверь. Долго ничего не было слышно, потом что-то заскрипело за дверью, раздался лязг запора, и дверь приоткрылась.
— Вам кого? — спросил из щели невидимый человек.
Шрагин сказал парольную фразу.
В ответ — молчание: секунда, другая, третья… Целая минута молчания, но дверь оставалась приоткрытой. Шрагин стиснул в кармане рукоятку пистолета. И в это время он услышал нужный ответ…
И вот он уже сидит за столом в маленькой душной комнатке, еле освещенной мерцающим огоньком коптилки. По другую сторону стола напротив него — плечистый мужчина в матросской тельняшке, с благообразным лицом Николая-угодника, с железными очками на носу. Шрагин уже знал, что его зовут Андрей Прокофьевич.
— Да, кинули вы мне под ноги гранатку… — пощипывая бородку, тихо говорил Андрей Прокофьевич. — Пароль-то уже полгода, как изменен. Лежит под ногами граната, шипит, а что делать — не знаю. По всем законам я должен был послать вас к чертовой матери, а с другой стороны… — Он вынул из-за голенища нож и показал его Шрагину: — Вот на него я, на случай, и положился. А где же вы этот пароль получили?
Шрагин рассказал про Алексея Михайловича.
— Первичные кадры, — вздохнул Андрей Прокофьевич. — Мы только в январе узнали, что он оставлен, понаблюдали за ним, видим — пустое место, и решили — от греха подальше — пароль изменить.
Шрагину повезло отчаянно. Андрей Прокофьевич был активным участником подполья и имел возможность связать Шрагина с нужными людьми.
Два дня подряд Шрагин в условленный час приходил к памятнику Ришелье, ждал положенные двадцать минут и уходил.
И только на третий день Андрей Прокофьевич пришел. Они отправились в Приморский парк.
— Встретиться с вами не могут… пока… — сказал Андрей Прокофьевич. — Но если у вас есть какое-нибудь сообщение в Москву, можете передать через меня… в незашифрованном виде. Вы не обижайтесь, у них здорово поставлена конспирация.
— А у вас? — улыбнулся Шрагин.
— Сами видели, принял вас по старому паролю, — сказал Андрей Прокофьевич, будто оправдываясь. — Потери все время, каждый человек здесь у нас на вес золота. Тяжело дался нам первый год, ох, тяжело! — снова вздохнул он.
Шрагин слушал своего собеседника и в это время продумывал текст донесения в Москву, которое он теперь же должен передать Андрею Прокофьевичу. На первый раз он никаких сведений в донесение не включит. Он тоже обязан думать о конспирации. В конце концов он написал на клочке бумаги:
«Мой радист погиб. Связь потеряна. Подтвердите возможность использования данного канала связи. Остается острой необходимость радиста, взрывчатки. Грант».