Ночью в его апартаментах было еще уютнее, чем днем. Большой старомодный торшер с зеленым абажуром заполнял часть комнаты теплым, неярким светом. Мрак в ее углах не выглядел угрожающе, а продавленный диван податливо обнял Павла своей потертой кожаной обивкой.
Хозяин, под стать обстановке, был облачен в халат древнего покроя… Даже не в халат, а в барский шлафрок, украшенный витыми шнурами – бранденбурами. Он курил тот самый, украшенный бисером, чубук, который в первое свое посещение Павел видел висящим на стене. По комнате плавали облака голубоватого дыма. Сладко пахло дорогим трубочным табаком.
«Впечатление хочет произвести, – понял Павел. – Позер старый. Нет, он скорее всего не замешан в дьявольских кознях».
– Что привело вас ко мне в столь поздний час? – поздоровавшись, спросил Никифор Митрофанович. Начало было вполне в духе обстановки. Павлу даже показалось: Бурышкин при встрече хотел его по-отечески обнять, но, видно, в последний момент передумал.
– Что привело? – переспросил наш герой. – Да вот это! – Он потряс перед носом Никифора бумагами психиаторши.
– Это как же понимать?
– А вот послушайте…
И Павел вкратце изложил события сегодняшнего дня. Весь рассказ занял минут пятнадцать и представлял собой цепь путаных, плохо связанных между собой фрагментов.
– Хорошо, – произнес Бурышкин, после того как Павел перевел дух. – Ну и в чем причина вашего нервического настроения?
– Как в чем?! – Павел вскочил с дивана. – Знаете что, Никифор Митрофанович, у меня иной раз складывается впечатление: вы с ними заодно!
– С кем – «с ними»?
– С этими демонами!
– Да вы весь на нервах, молодой человек, – огорченно и сочувственно произнес Бурышкин. – Давайте я вам коньячку налью. Очень, знаете ли, успокаивает.
– Можно, – хрипло произнес Павел.
Коньяк у Никифора оказался не супер, но очень даже ничего. Бурышкин, за компанию, тоже проглотил рюмку.
– Спасибо, в самый раз… – поблагодарил Павел, пережевывая дольку горького шоколада.
– Так из-за чего, собственно, суета? – как можно мягче спросил Никифор.
– Да как из-за чего?! – вновь напрягся Павел. – Вы прикиньте… Получается своего рода замкнутый цикл… Началось все с того, что я побывал в квартире убиенного… или убийцы. Вместе с этими… не знаю уж, кто они такие. И вот… ну как сказать, вновь натыкаюсь на него. Разве это случайно?!
– Почему бы и нет?
– Вот не верю! Ни на грамм не верю!
– Дайте-ка мне описание, хочу ознакомиться лично.
Бурышкин водрузил на нос пенсне без оправы, уселся возле торшера и принялся читать бумаги.
Павел ходил по комнате и глазел по сторонам. В полумраке древние вещи, наполнявшие помещение, казалось, жили собственной жизнью. Молодому человеку чудились еле слышные голоса. Шкура белого медведя жаловалась на свое унылое существование, а мушкет, напротив, молодцевато высвистывал позабытый военный маршик.
«А правда, – меланхолично подумал Павел, – чего это я всполошился?»
– Где ваша Катя? – спросил он у хозяина.
– Катя-то? – Бурышкин оторвался от чтения и, сверкнув окулярами, воззрился на гостя. – Да на кухне сидит. А что, нужно позвать?
– Да нет… Я так просто…
– А ведь это идея! Нужно спросить у нее: что происходит?
Он сунул бумагу в руки Павла и убежал на кухню, а через минуту явился, таща за руку шаманку.
– Ага, бурундучок пришел, – увидев Павла, произнесла Катя, похоже, обрадовавшись. – И снова боится. Кого боишься, бурундучок?
– Говорит, черти его одолели, – со смешком произнес Никифор. – Обложили со всех сторон.
– Так и есть, – отозвалась Катя.
– Вот видите! – воскликнул Павел. – Хоть кто-то мне поверил…
– Почему не верить, если так есть, – сообщила Катя.
– Как тебя, дорогая моя, понимать? – недоуменно спросил Бурышкин.
– Да просто. Помнишь, он про квартира говорил…
– Какая квартира?
– Та, где мужик жена убил, а потом сам… Бурундучок туда ходил еще. Пустая квартира… Как капкан. Он с мертвый женщина спал. И эти там были… Демоны. Вот! Они теперь его дальше тянут.
– Но зачем я им нужен?!
– Как не понимаешь. Им нет разница. Ты… другой… Как болезнь… Она разве выбирает? Кто подвернется, в того и влезает.
– Ведь есть люди, к которым болезнь не пристает?
– Да, защищенные. И тут так. В меня они влезть не могут. Я – защищенный. А он – нет. И ты, Бурышка, нет. Но, может, тут другое?
– Что другое?
– Может, на бурундучок чья-то кровь.
– Как это кровь? – всполошился Павел. – Я никогда никого не убивал!
– Ты не понял. Не обязательно сегодня убивал. Может, в прошлой жизни… Или род твой проклят. Узнавать надо.
– Как же можно узнать?
– Спросить у этих…
– Так спросите?! – Павел находился вне себя от возбуждения.
– Спросить можно. Только я не знаю, кого спрашивать. Кого искать?
– А как можно узнать? – вмешался Бурышкин.
– Нужно быть там, где он с ним был. В квартира эта…
– Так поехали!
– Вы что, с ума сошли?! – изумился Павел. – Сейчас ведь ночь…
– Самое время для общения со злыми духами, – весело сказал Никифор.
– Не понимаю вашего энтузиазма. Вы просто как ребенок… Несерьезно это! Да и чепуха. Враки!
– Опять враки? Вы же, молодой человек, на кладбище убедились в обратном. И вообще, Павел, вы слишком трусливы. То прибегаете сам не свой, вроде помочь просите, а потом в кусты.
– Почему в кусты… Вовсе нет. Только ночь сейчас. Подъездная дверь на замке. Потом, там консьержка злющая сидит. Ни за что в такой час посторонним не откроет. Ну и, наконец, квартирная дверь… Ее-то вы как преодолеете? Замок в ней, насколько я помню, не простой. Но даже если мы попадем внутрь, Катя начнет стучать в бубен, бегать, прыгать и кувыркаться. Проснутся соседи, вызовут милицию, и тогда…
– Э-э, молодой человек, – перебил здравомыслящего юнца Никифор, – все ваши доводы – труха! Во-первых, Бурышкин справлялся в своей жизни с любыми, мыслимыми и немыслимыми замками. Помню, в Министерстве иностранных дел вредители потеряли ключи от главного сейфа, в котором хранились все важнейшие государственные тайны. Естественно, вызвали меня. Сейф, помню, еще с царских времен остался, фирмы «Сен-Галли». За полчаса справился! Андрей Андреевич Громыко мне потом лично руку пожал и позволил сфотографироваться с ним на память. Вон он, Громыко, – Никифор указал на одну из висевших на стене фотографий, – а рядом я. Мимо консьержки мы уж как-нибудь проберемся. Тем более что в сей час она дрыхнет без задних ног. А касательно Катиных прыжков, то мы попросим ее вести себя поспокойнее. А, Катя?