Встреча вышла прохладной, Ленка как будто держала дистанцию. Таська к такому приему была не готова и пыталась сообразить, чем Федосеева, собственно, недовольна.
Знала бы, ноги бы ее не было в этом Хомутове, за семь тысяч верст от дома в Крылатском.
Хм. Хомутово… Назвали же…
Таське во всем мерещились знаки судьбы, и от такого грубого намека небес у нее заболела голова. Хомутово было – не могло не быть – знаком!
Куда тебя занесло, Таисия?
Порывшись в сумке, Таська нашла пачку жвачки, там же, в сумке, надорвала обертку и сунула украдкой в рот сразу две подушечки.
Детская попытка скрыть свое аварийное состояние не укрылась от Ленки.
– Ты что, набралась в самолете?
Таська поморщилась:
– Нет, это я дома еще. Меня девчонки провожали.
В жидкой массе пассажиров рейса UN-103 они ждали багаж.
Завидев на транспортерной ленте сумку, Таська ухватилась за нее обеими руками, но снять не успела – лента поволокла Таську вместе с сумкой дальше.
Ленка досадливо отстранила коротышку Таську, легко сняла с ленты имущество и покатила к выходу.
Сунув талон дежурной, Таська ходко потрусила следом.
Выкатив сумку на пустынную, умытую недавним дождиком площадь, Федосеева направилась к стоянке машин, разместившейся здесь же, на площади.
На площади Таську посетило чувство глубокого презрения – таким все вокруг оказалось провинциальным: здание аэровокзала, сама площадь, горстка машин и даже плоские горы вокруг.
На щелчок пульта в руке у Федосеевой отозвалась грязно-голубая «Нива».
Устроив сумку в пасть багажника, Ленка кивнула Таське:
– Прыгай.
Таська нырнула в задохнувшийся салон. Ленка устроилась за рулем, вставила в замок ключ зажигания.
– Как там Славик, как Егор? – Глаза шарили по приборам.
«Улизнула в свой Корсаков и забыла обо всем», – седьмым чувством угадала Таська.
– Егор все так же, а Славик к выписке готовится. Аппетит, правда, еще не ахти, а выглядит ничего, молодцом. Особенно в сравнении с Егором. Несколько раз к нему сын приезжал, и бывшая наведывалась, – не отказала себе в удовольствии Таська.
– Держись, подруга, – сумрачно кивнула Ленка и, лихо развернув машину, рванула с площади навстречу сопкам.
Поняв ее дословно, Таисия вытянула из пазов и накинула на себя ремень безопасности.
Ленка нацепила очки от солнца, чуть приспустила стекло и, глядя на летящее навстречу полотно дороги, сообщила:
– Встречаемся с Анохиным завтра, на рыбалке.
– Где-где? – Таська мгновенно пришла в ужас. Рыбалку она не переносила всеми фибрами, и вообще всем видам спорта предпочитала шопинг.
Хомутово осталось позади, они выскочили на федеральную трассу, и по обеим сторонам дороги потянулся одинаково унылый темный лес, изредка проскакивали одиноко стоящие лиственницы с изломанными кронами.
Внезапно Таську охватило волнение: как-то вдруг она ощутила и осознала эти семь тысяч верст, отделяющие ее от дома.
Откинув выбившуюся из заколки прядь, она осторожно скосилась на Ленку.
Ветерок овевал Ленкину сосредоточенную физиономию, трепал волосы.
– Объясняю еще раз: Анохин пригласил нас на рыбалку.
Волевым усилием Таська подавила в себе острое желание послать неведомого Анохина в длительное эротическое, как говорил Егор, путешествие.
Подумав так о муже, Таська внутренне сжалась. Неужели глаголы будущего времени из речи придется исключить? Будущее время – это действие, которое совершится после момента речи. Неужели ее Егор все уже совершил?
Горло перекрыли близкие слезы.
Этого не может, не должно быть! Это неправильно!
Лесу не было конца. Свобода и безлюдный простор, парящий над трассой, усиливали тоску.
– Боже, зачем же такие сложности? – сумела выговорить Тася, имея в виду рыбалку.
– Это для тебя, может, сложно, а для него рыбалка – естественная среда. Он же рыбак.
– Ладно, чего уж там, – вяло согласилась Таська, – а сколько сейчас времени?
– Десятый час.
– Вечера или утра?
Ленка быстро посмотрела на пассажирку:
– Ну, ты совсем плохая, мать. Утра, конечно.
– Куда мы едем?
– На мою родину – в Корсаков. Познакомишься с бытом местного населения.
– Далеко это?
– Тридцать восемь кэмэ, примерно полчаса езды. Значит, план такой. У меня дома шаром покати, – отрывисто излагала Ленка, – так что пообедаем где-нибудь по пути, потом я тебя отвезу домой, а сама поеду в магазин. Вечером вернусь, что-нибудь соображу на ужин.
– Елки. День пустой получится, – с неудовольствием заметила Тася.
– Ничего, зато пораньше спать ляжешь. Завтра Анохин заедет за нами в четыре утра.
Таська выпрямилась на своем месте, физиономия у нее вытянулась.
– Во сколько? – В прежней беспечной жизни Тася, конечно, слышала о том, что некоторые чудаки, мучимые рыболовным зудом, встают ни свет ни заря, но чтобы в четыре… Сама-то она была не просто совой, а совой в кубе.
– В четыре утра. Рыбалка, знаешь ли, – глубокомысленно изрекла Ленка.
– Садист он, а не рыбак, – лениво огрызнулась Таисия, – так я и думала. Как с таким человеком договариваться?
– Это что-то вроде проверки на вшивость, – объяснила Ленка и повернула ручку радиомагнитолы.
Салон наполнился звуками зарубежной попсы, и это можно было расценивать как приглашение заткнуться и помолчать, что Таська и сделала.
Примерно через полчаса вдоль трассы стали попадаться на редкость убитые развалюхи, по всему чувствовалось, что приближается населенный пункт.
«Корсаков – город рыбаков», – значилось на указателе, дорога резко ушла влево, и Таська вытянула шею: справа, как в замедленной съемке, разворачивался вид на залив и лощину с россыпью домов.
Ленка прикрутила звук приемника и прервала молчание.
– Корсаков выходит в бухту Лососей, – с непередаваемым превосходством сообщила она, – при царе здесь был пост Корсаковский, потом япошки оттяпали его у нас и назвали Отомари. В сорок пятом наши снова отбили поселок у япошек.
Таськино невежество простиралось далеко за пределы географии. Ленкины экскурсы в историю ее интересовали так же мало, как математика, химия и остальные школьные предметы. Единственная склонность, которая наблюдалась у Таськи с детства, – склонность к иностранным языкам, но она осталась невостребованной.
Сейчас ее больше всего интересовала оживленная бухта – по ней шныряли катера и лодки.