– Они могут нас прикончить, пока мы будем спать, – сказал он ей.
– Валентино не сможет…
– Пусть не Валентино, а кто-нибудь другой. Среди них немало найдется тех, кто из ненависти вполне способен на такое. Например, Вирджиния Мэйпл. Она всегда питала к тебе зависть. Помнишь? А потом, когда ты кое-что для нее сделала, взяла да и повесилась.
– Ничего я для нее не делала! Просто позволила поиграть в этой проклятой комнате. Кстати, в той самой, которую ты для нас приобрел.
– Так я и знал, что рано или поздно этим кончится, – закрыв лицо руками, произнес Биллем. – Да, это моя вина. Какой я был глупец, что позволил себе это сделать! Я думал, она тебя просто развлечет.
– А разве это не так? – недоверчиво взглянула на него Катя. – Разве можно это отрицать? «Охота» до сих пор доставляет мне удовольствие. Я обожаю те ощущения, которые у меня возникают, когда я нахожусь рядом с ней и касаюсь этих плиток. Я чувствую себя еще более живой.
Хозяйка двинулась к нему, и в какое-то мгновение Зеффер подумал, что она вот-вот одарит его каким-нибудь знаком внимания – лаской, пощечиной или поцелуем. Он был готов принять от нее все, что бы то ни было, только не безразличие. Однако Катя просто сказала:
– Во всем этом виноват ты, Биллем. И эту проблему должен решать ты.
– Но как? Может, мне удастся отыскать отца Сандру…
– Но он же не сможет забрать плитки назад.
– Интересно почему?
– Потому что я их ему не отдам. Господи, Биллем! С тех пор как ты мне дал ключ от этой комнаты, я посещаю ее каждый божий день. Она вошла в мою кровь и плоть. Потерять ее – все равно что обречь себя на смерть.
– Тогда давай переедем и заберем ее отсюда. Она уже претерпела один переезд. По крайней мере, мы оторвемся от призраков.
– Они будут преследовать нас до тех пор, пока существует «Охота». В конце концов, терпение у них кончится и они нас уничтожат.
Зеффер кивнул. В ее словах заключалась хоть и горькая, но правда.
– Что, скажи ради бога, мы такого сделали? – воскликнул он.
– Все равно исправить уже ничего нельзя, – ответила Катя. – Попробуй съездить в Румынию и найти отца Сандру. Может, он подскажет, как защититься от призраков.
– А где ты будешь жить, пока меня не будет?
– Я останусь здесь. Я не боюсь Руди Валентино, ни живого, ни мертвого. И стерву Вирджинию тоже не боюсь. Если я уеду, они проберутся в комнату.
– Может, в этом нет ничего страшного? Почему бы не предоставить им такую возможность? Мы можем превратить комнату в груду осколков и…
– Нет. Это моя комната. Только моя. Вся до последней плитки.
Эти слова она произнесла с такой яростью, что Биллем вынужден был замолчать. Ничего не говоря, он довольно долго смотрел на Катю, пока она дрожащими пальцами зажигала сигарету. Наконец, набравшись мужества, произнес:
– Ты боишься.
Женщина смотрела в окно с таким видом, будто не слышала Зеффера. А когда заговорила, ее голос сделался столь же нежен, сколь резок был всего минуту назад.
– Я боюсь не мертвых, Биллем, а того, что может случиться со мной, если я потеряю комнату. – Она с гордостью посмотрела на свою ладонь, как будто там было написано ее будущее, но восхищалась она не линиями руки, а гладкостью кожи. – Оставаясь в Стране дьявола, я чувствую себя моложе. Так было со всеми. Моложе, сексуальнее. Но как только этого лишаешься..
– Да. Начинаешь дряхлеть.
– Я не позволю себе одряхлеть. – Лицо Кати осветила легкая улыбка. – Кто знает, может, я даже никогда не умру.
– Не говори глупостей.
– Я серьезно.
– И я тоже. Ты несешь чушь. Что бы ты ни воображала насчет чудесных свойств комнаты, она не сделает тебя бессмертной.
Улыбка по-прежнему играла на ее лице.
– А разве тебе это не понравилось бы, Биллем?
– Нет.
– Ну, хоть чуточку?
– Сказал же, нет, – замотал он головой – и, понизив голос, добавил: – Ни капли.
– Что ты имеешь в виду?
– А что, как ты думаешь, я имею в виду? Наша жизнь… не стоит того, чтобы жить вечно.
Между ними воцарилась тишина. Она продолжалась две, три, четыре минуты. За окном припустил дождь, забарабанил крупными каплями по оконному стеклу.
– Я найду для тебя отца Сандру, – наконец произнес Биллем. – А если не его, то кого-нибудь другого, кто знает, как поступать в таких случаях. Я найду решение.
– Ищи, Биллем. А если не найдешь, то лучше не возвращайся.
Тодд неплохо разбирался в механике различных кинематографических иллюзий. Он всегда любил наблюдать за работой мастеров по спецэффектам, за трюками каскадеров; впрочем, теперь появилось новое поколение, орудовавшее такими инструментами и приспособлениями, которые киношники прежних дней и вообразить себе не могли. В паре картин Тодду довелось играть несколько сцен на фоне глухих зеленых экранов. Впоследствии, просматривая готовый материал, он видел себя в окружении диковинных пейзажей, которые могли родиться лишь в железных мозгах компьютера.
Но здесь, в комнате Кати, он столкнулся с иллюзией совершенно иного порядка. Здесь властвовала некая неведомая сила, могущественная и древняя. Для того чтобы привести ее в действие, не требовалось электричество; ее невозможно было выразить при помощи формул и уравнений. Эту силу испускали сами стены, которые распоряжались ею с осторожностью собственников, и с каждой секундой она все полнее овладевала вниманием Тодда.
Поначалу он не мог разобраться в окруживших его образах. Ему казалось, что стены сплошь усеяны бесформенными пятнами и разводами. Потом, когда глаза его привыкли к странному зрелищу, Тодд осознал, что перед ним – изразцовая плитка, покрытая отнюдь не пятнами, а разноцветными картинами. Взору его открылся грандиозный пейзаж, и по мере того, как Тодд рассматривал его, видение становилось все более реалистичным и объемным. Пикетт видел уходящее вдаль лесное пространство, горную гряду, залитую ослепительно яркими солнечными лучами; гряда эта заканчивалась отвесными скалистыми стенами, где в расщелинах гнездились бесстрашные птицы. На глазах у Тодда прозрачные ручейки превращались сначала в могучие потоки, а потом в стремительные реки – блестящие серебряные ленты, спешившие за горизонт, туда, где их ожидала морская пучина. Картины были выполнены на редкость искусно, и для того, чтобы охватить замысел художника во всех подробностях, требовались часы, а может быть, и дни. Впрочем, в любом случае рассмотреть картины в деталях было бы возможно, оставайся они неподвижными, – а это, с изумлением заметил Тодд, оказалось совсем не так.