Повсюду он видел признаки движения. Порыв ветра шевелил верхушки деревьев; одна из птиц оставила свое гнездо в выступе скалы и поднялась в воздух, три охотничьи собаки, опустив чуткие носы, продирались сквозь густые заросли.
– Катя? – подал голос Тодд. В ответ не донеслось ни звука. Тогда Тодд оглянулся (ему казалось, что хозяйка по-прежнему стоит у него за спиной). Однако ее там не было. Исчезла не только Катя, но и дверь, сквозь которую он проник в этот неведомый мир. Его окружал лишь пейзаж, причем деревьев, скал и птиц, кружащих над их вершинами, становилось все больше.
С каждым мгновением движение на картинах усиливалось. Воды рек и ручьев подернулись рябью, над морем собрались тучи; гнавший их ветер наполнял паруса кораблей, появившихся из-за горизонта. Мало того, пейзаж, доселе безлюдный, вдруг оживился человеческим присутствием. Сквозь лес пробирались всадники – кто-то в одиночестве, кто-то по двое или по трое; самая большая процессия состояла из пяти человек в богатых одеяниях, которые с мрачной торжественностью восседали на лошадях. По берегам рек теперь копошились рыбаки, и утлые лодчонки качались на волнах; на выступе одной из скал Тодд различил двух обнаженных мужчин, непонятно чем занимавшихся. Два других нагих тела свисали с дерева, однако тут все было ясно – то были жертвы линчевателей; сами экзекуторы между тем отдыхали в тени деревьев после своего неправедного дела, передавали друг другу бутыль с пивом и удовлетворенно поглядывали по сторонам.
Но сколько ни всматривался Тодд, ему не удалось увидеть Катю. Впрочем, она ведь сказала, что все время будет поблизости, даже если он не сможет ее разглядеть. Теперь он начал понимать, что комната обладает способностью направлять его взгляд. Пикетт чувствовал, что некая сила постоянно отводит его глаза от того места, где могла бы находиться Катя, и заставляет глядеть вверх, в поднебесье, где носились птицы (он различал, что сводчатый потолок комнаты, как и стены, выложен плитками, и в то же время слышал шум птичьих крыльев). Взгляд его против воли устремлялся в лес, где некие неведомые ему животные описывали причудливые круги, словно совершая таинственный ритуал, другие в это время сражались, а третьи издыхали в лужах крови; были и такие, что как раз в это мгновение появлялись на свет. Надо сказать, в этом удивительном мире животные давали жизнь отнюдь не себе подобным. Тодд видел, как создание, размерами и формами напоминавшее тигра, породило полдюжины белых ящериц; в другом месте гигантская курица величиной с лошадь в ужасе бросилась от собственных потрескавшихся яиц, из которых вырвались тучи огромных синих мух.
Внимание Пикетта было неотрывно приковано к происходящему. Он не отводил глаз от открывшегося ему зрелища – и хотя картины эти то путали его, то внушали отвращение, менее всего ему хотелось, чтобы они исчезли.
Душу охватило состояние необъяснимого покоя; собственная участь его сейчас ничуть не волновала. Попытайся Тодд проанализировать свое душевное состояние, возможно, он пришел бы к выводу, что причина его спокойствия коренится в сознании нереальности происходящего. Однако в этот момент он был совершенно неспособен рассуждать и анализировать. Происходящее будто вознесло его над здравым смыслом. И не только над здравым смыслом, но и над всем прочим; сейчас он мог только видеть. Он превратился в некий живой инструмент, в камеру из плоти и крови, которая без устали запечатлевала видения чудной страны. Повинуясь таинственному велению, он вновь и вновь поворачивался против часовой стрелки.
Все вокруг испускало сияние, словно в распоряжении неведомого божества, сотворившего этот мир, имелась целая армия работников, без устали начищавших до блеска каждый листочек на дереве, каждую шерстинку зверя, каждую чешуйку змеи. Даже дерьмо, извергаемое искусанным блохами диким кабаном, сверкало словно драгоценность. Крыса, обнюхивавшая труп дохлой собаки, бросилась прочь, и капли крови на ее усах сияли, точно глаза счастливого любовника. Земля у Тодда под ногами (пол также был выложен плитками, расписанными так же тщательно и любовно, как на стенах и потолке) являла собой истинное пиршество для глаз; даже червяк, раздавленный его каблуком, был великолепен в своей агонии.
В этом мире не было ничего незначительного. Исключение, возможно, составлял лишь Тодд Пикетт. Но даже если это действительно было так, подобное положение его вполне устраивало. Тодд не желал ничего изменять и был вполне доволен всем, что видел здесь, включая – и это чувство он испытывал впервые в жизни – самого себя.
Сознание того, что он наконец обрел мир с самим собой, накатило на него, словно прохладная волна, погасившая долгую изнурительную лихорадку. Пусть в этом неведомом мире он ничто, пусть он всего лишь взгляд, в котором отражается окружающее его великолепие, – он счастлив подобной участи. И если в конце концов зрелище поглотит его без остатка, он не имеет ничего против подобного конца. Умереть здесь, среди этого дивного сияния, – что может быть прекраснее? Нет, случись это, Тодд не стал бы сетовать.
– Тебе здесь нравится?
А, вот она, Катя. Стоит справа, чуть поодаль от него, устремив взор в пленительную небесную высь.
Проследив за направлением ее взгляда, Тодд увидел нечто, прежде от него ускользнувшее, – солнечное затмение. Луна на три четверти закрывала солнце. Вот почему исходивший с неба свет казался таким необычным, слабым и рассеянным Этот мир пребывал в постоянной полутьме, и царивший здесь мрак побуждал все живое и неживое испускать собственное свечение, улавливать в воздухе малейший проблеск света и, многократно его усиливая, сиять во славу собственного бытия.
– Да, – произнес Тодд, с удивлением замечая, что голос его дрожит от подступивших слез. – Мне тут очень нравится.
– Разумеется, здесь нравится не всем, – изрекла Катя, по-прежнему глядя поверх его головы. – Некоторые из тех, кого я приводила сюда, были так испуганы, что пытались бежать. Без сомнения, поступать так было чрезвычайно неразумно.
– Но почему?
Катя сделала несколько шагов в сторону Тодда и уперлась в него взглядом, словно желая убедиться, что он говорит правду и все уведенное действительно пришлось ему по душе. Удовлетворившись увиденным, она слегка коснулась губами его щеки – будто поздравила с чем-то. Он понял, что, явившись сюда, подвергся испытанию, которое выдержал с честью.
– Посмотри вон туда, вверх над холмом. Видишь лесные заросли?
– Да.
– Значит, ты видишь и всадников между деревьями?
– Это из-за них мы не должны убегать?
– Из-за них.
– Но почему?
– Они охотники. Их предводитель, герцог Гога, считает все эти земли своими.
– Они приближаются к нам.
– Да, приближаются.
– Но разве это возможно?
– Что ты имеешь в виду?
Я хотел спросить: как это получается, что они приближаются к нам? Ведь они нарисованы на стенах.
– Ты так считаешь? – спросила Катя, вплотную подойдя к Пикетту. – Ты правда в это веришь?