Джекоб сидел в кресле судьи, рядом на столе горел огонек. Услышав скрип двери, он поднял глаза, и Уилл увидел лицо Стипа — как только он его себе не представлял! Но все домыслы были далеки от реальности. В воображении Уилла лоб Джекоба не был таким высоким и ясным, а глаза — такими глубокими. И ему даже в голову не могло прийти, что волосы Стипа, ниспадавшие, как он думал, роскошными волнами, на самом деле коротко подстрижены — словно тень легла на голый череп. Он не мог вообразить тусклый блеск его бороды и усов, изгиб губ, по которым Стип несколько раз провел языком, прежде чем его поприветствовать.

— Добро пожаловать, Уилл. Ты заявился в неурочный час.

— Этим вы хотите сказать, что мне лучше уйти?

— Нет. Вовсе нет.

Он добавил к огоньку несколько кусочков трута, тот затрещал, посыпались искры.

— Я знаю, печаль принято скрывать под маской радости, когда ею и не пахнет. Но я ненавижу обман и притворство. Дело в том, что у меня меланхолия.

— Что такое… меланхолия? — спросил Уилл.

— Вот это честный мальчик, — сказал Джекоб с похвалой. — Меланхолия — это печаль, только сильнее. Это то, что мы чувствуем, думая о мире и о том, как мало мы понимаем, когда размышляем о неизбежном конце.

— Вы имеете в виду смерть и все такое?

— Одной смерти достаточно. Хотя сегодня я озабочен другим. — Он поманил Уилла пальцем. — Подойди ближе. У огня теплее.

«Слабый огонек на столе вряд ли дает много тепла», — подумал Уилл, но с радостью подошел.

— Так почему вы печальны?

Джекоб откинулся на спинку древнего стула, глядя на огонь.

— Это вопрос отношений между мужчиной и женщиной. Тебе пока не надо забивать этим голову — и радуйся. Откладывай этот вопрос как можно дольше.

Он полез в карман и вытащил еще немного трута для своего костерка. На этот раз Уилл стоял близко и смог разглядеть, что трут шевелится. Уилл недоумевал, чувствуя, как к горлу подступает тошнота. Он подошел к столу и увидел, что Стип держит в руке мотылька, зажав его крылышки между большим и указательным пальцами. Когда Джекоб бросил мотылька в пламя, его лапки и усики задергались, и на секунду Уиллу показалось, что струя теплого воздуха подхватит невинную жертву и отнесет в безопасное место, но мотылек не успел подняться достаточно высоко — крылышки вспыхнули, и он рухнул вниз.

— Живя или умирая, мы питаем огонь, — тихо сказал Стип. — Вот в чем меланхолическая истина вещей.

— Только в этом случае вы совершили принудительное кормление, — заметил Уилл, удивленный собственным красноречием.

— Мы вынуждены это делать, — ответил Джекоб. — Иначе здесь воцарится темнота. И как мы сможем видеть друг друга? Позволю себе высказать предположение, что тебя бы больше устроило топливо, которое не корчится, когда ты подкармливаешь им огонь.

— Да, — сказал Уилл, — устроило бы больше.

— А ты ешь колбасу, Уилл?

— Да.

— Она тебе наверняка нравится. Слегка подкопченная свиная колбаса? Или хороший стейк и печеночный пирог?

— Да, я люблю стейки и печеночный пирог.

— А ты не думаешь о животном, которое обделывается от страха, когда его тащат на бойню? А потом висит, подвешенное за одну ногу, и продолжает лягаться, а кровь фонтаном хлещет из шеи? Не думаешь?

Уилл достаточно часто слышал рассуждения отца и понимал, что такая логика ущербна.

— Это не одно и то же, — возразил он.

— Да нет, то же самое.

— Нет. Я должен есть, чтобы жить.

— Тогда ешь репку.

— Но я люблю колбасу.

— Но и свет ты тоже любишь, Уилл.

— Для этого существуют свечи. И они здесь есть.

— А живая земля дала воск и фитиль для их изготовления, — сказал Стип. — Все рано или поздно потребляется, Уилл. Живя или умирая, мы все равно питаем огонь.

Он едва заметно улыбнулся.

— Садись. Здесь мы ровня. Оба немного меланхоличные.

Уилл сел.

— Я нисколько не меланхоличен, — сказал он, благодарный за это подаренное слово. — Я счастлив.

— Неужели? Что ж, рад это слышать. И почему же ты счастлив?

Уиллу было неловко признаться, но Джекоб был с ним честен, и он подумал, что обязан Джекобу тем же.

— Потому что нашел вас здесь, — сказал он.

— Это тебя радует?

— Да.

— Но через час я тебе наскучу…

— Нет, не наскучите.

— …а печаль никуда не денется, она будет поджидать тебя.

Огонек стал понемногу гаснуть.

— Хочешь подкормить огонь, Уилл? — спросил Стип.

В его словах была какая-то необъяснимая власть. Словно затухание огня означало нечто большее, чем исчезновение язычков пламени. Этот огонек вдруг остался единственным источником света в холодном, бессолнечном мире, и если кто-нибудь сейчас его не подкормит, последствия будут ужасающие.

— Ну, Уилл? — настаивал Джекоб, сунув руку в карман и вытащив еще одного мотылька. — Держи.

Уилл медлил. Он слышал, как в панике трепещут крылышки. Посмотрел поверх насекомого на его мучителя. Лицо Джекоба было абсолютно бесстрастным.

— Ну? — повторил он.

Огонек почти погас. Еще несколько секунд — и будет поздно. Зал заседаний погрузится в темноту, и внимательное симметричное лицо перед его глазами исчезнет.

Эта мысль вдруг стала невыносимой. Уилл снова перевел взгляд на мотылька — на мельтешащие лапки, шевелящиеся усики. И, задыхаясь от ужаса, словно зачарованный, выхватил его из пальцев Джекоба.

XI

— Мне холодно, — в десятый раз простонал Шервуд.

— Иди домой, — сказала Фрэнни.

— Один? В темноте? Нет, не заставляй меня делать такие вещи.

— Может, мне стоит пойти поискать Уилла? — задумалась Фрэнни. — Вдруг он как-то незаметно ушел или…

— Да почему нам просто не оставить его здесь?

— Потому что он наш друг.

— Мне он никакой не друг.

— Тогда подожди меня здесь, — сказала Фрэнни, отыскивая проход в живой изгороди.

Мгновение спустя она почувствовала, как рука Шервуда скользнула в ее ладонь.

— Я не хочу оставаться тут один, — сказал он тихо.

На самом деле она вовсе не возражала против того, чтобы брат пошел с ней. Было немного страшно, и его общество устраивало Фрэнни. Вдвоем они протиснулись сквозь заросли боярышника и, держась за руки, поднялись по склону к зданию Суда. Она только раз почувствовала, как дрожь от дурного предчувствия прошла по телу брата, и, повернув к нему голову в темноте и увидев испуганные глаза, которые искали у нее поддержки и успокоения, поняла, как сильно его любит.