— А что такого, если будет и развлечение? — спрашивала ее покупательница.
— Я думаю, так мы покатимся по наклонной, — ответила мисс Моррис. — Дальше у нас начнутся танцы в проходах между скамей.
— Все лучше, чем спать во время службы, — заметила, хохотнув, другая женщина и, взяв плитку шоколада, отошла.
Этот разговор был не таким безобидным, как могло показаться, потому что мисс Моррис кипела от злости, когда повернулась к Уиллу.
— Он вызывает разногласия? Я имею в виду Праздник урожая, — сказал Уилл.
— Не-е, — ответила она, слегка недовольная собой, — просто Фрэнни всегда знает, как меня завести.
— Фрэнни?
— Да.
— Фрэнни Каннингхэм? Я сейчас вернусь за сигаретами…
Он выскочил из киоска, посмотрел направо и налево в поисках женщины, которая только что прошла мимо. Она уже была на противоположной стороне улицы — шла, на ходу откусывая от шоколадки.
— Фрэнни! — крикнул он и, уворачиваясь от машин, бросился наперехват.
Она услышал свое имя и теперь смотрела на него. По выражению ее лица было ясно, что она его не узнает, а вот он (теперь, когда увидел ее лицо анфас) узнал Фрэнни. Она слегка располнела, каштановые волосы сильно поседели. Но прежнее выражение напряженного внимания и веснушки никуда не исчезли.
— Мы знакомы? — спросила она, когда он добежал до тротуара.
— О да, — усмехнулся он. — Фрэнни, это я, Уилл.
— Боже мой… — выдохнула она. — Я не… то есть… ты же был..
— В киоске. Да. Мы прошли мимо друг друга.
Она распростерла объятия, и Уилл прижался к ней, обнимая с такой же радостью, с какой она обнимала его.
— Уилл, Уилл, Уилл, — повторяла Фрэнни. — Вот это замечательно. Да, но какое несчастье с твоим отцом.
— Ты знаешь?
— Все знают, — сказала она. — В Бернт-Йарли нет тайн. Ну конечно, это не совсем так. — Она посмотрела на него едва ли не с озорством. — И потом твой отец вроде как знаменитость. Шервуд каждый день видит его в пабе — он там выступает с речами. Как у него дела?
— Идет на поправку, спасибо.
— Это здорово.
— А Шервуд?
— Ну, Шервуд… У него бывают плохие времена, бывают хорошие. Мы по-прежнему живем вместе. В том же доме на Самсон-стрит.
— А родители?
— Папа умер. В ноябре будет шесть лет. А в прошлом году нам пришлось положить маму в хоспис. У нее болезнь Альцгеймера. Несколько лет мы ухаживали за ней дома, но она очень быстро стала терять рассудок, и Шервуд так из-за нее переживал.
— Похоже, ты с ним воюешь?
— Ну да, — пожала плечами Фрэнни. — Сражаемся. Зайдешь ко мне перекусить? Шервуд будет рад тебя видеть.
— Это не доставит тебе неудобств?
— Тебя столько времени не было, — с упреком сказала Фрэнни. — Это Йоркшир. Здесь друзья никогда не доставляют неудобств. Ну, если по правде, — добавила она, озорно блеснув глазами, — почти никогда.
До дома Каннингхэмов было всего пятнадцать минут ходьбы, но, дойдя до дверей, они уже избавились от первоначальной скованности и разговаривали легко, как старые друзья. Уилл коротко рассказал Фрэнни о событиях в Бальтазаре (она читала об «этом происшествии», как она его назвала, — Шервуд нашел статью в журнале), а Фрэнни подготовила его к встрече с Шервудом, поведав вкратце историю болезни брата. Ему поставили диагноз «острая депрессия», сказала она, он страдал этим, вероятно, с самого детства. Отсюда его повышенная эмоциональность, периоды хандры, вспышки ярости, неспособность сосредоточиться. И хотя теперь Шервуд принимает таблетки, чтобы это как-то регулировать, но полностью он никогда не излечится. Ему придется нести эту ношу до конца дней.
— Знаешь, мне становится легче, когда я думаю об этом как об испытании, — сказала она. — Господь хочет, чтобы мы показали Ему, насколько выносливы.
— Интересная теория.
— Я уверена, тобой Он доволен, — сказала она хотя и шутливо, но не без серьезности. — Ну, то есть, если кто прошел огонь, воду и медные трубы, так это ты. В каких только ужасных местах ты не побывал.
— Ну, это не совсем то, если делаешь все по доброй воле, — возразил Уилл. — У тебя с Шервудом ведь нет выбора.
— Не думаю, что у кого-то из нас есть выбор, — заметила она.
Теперь Фрэнни говорила вполголоса.
— В особенности у нас. Как подумаешь о том, что случилось… тогда. Мы были детьми. И не знали, с чем имеем дело.
— А сейчас знаем?
Она посмотрела на него взглядом, в котором не было и намека на радость.
— Я думала… может, тебе это покажется глупым… но я думала, что мы встретили кого-то вроде дьявола в ином обличье.
Она нервно рассмеялась.
— Это глупо. — Смех заглох сразу, как только она увидела, что Уилл не смеется вместе с нею. — Правда?
— Я не знаю, кто он такой.
— Был, — тихо сказала она.
Уилл отрицательно покачал головой.
— Есть, — пробормотал он.
Они подошли к калитке.
— О господи, — сказала Фрэнни с дрожью в голосе.
— Может, мне не стоит заходить к тебе.
— Нет-нет, обязательно. Только об этом больше не надо говорить. При Шервуде. Он расстраивается.
— Понятно.
— Я много об этом думаю. После всех этих лет продолжаю прокручивать в голове те события. Пару лет назад даже попыталась докопаться до сути того, что произошло.
— И?
Она покачала головой.
— Я сдалась. Это беспокоило Шервуда, да и у меня голова пошла кругом. Я решила, что лучше забыть об этом.
Она отперла калитку и пошла к парадной двери по дорожке, которая по обеим сторонам была обсажена лавандой.
— Прежде чем войдем в дом, — остановил ее Уилл, — расскажи, пожалуйста, что случилось с Судом.
— Его снесли.
— Это я видел.
— Это сделала Марджори Доннели. Ее отец был тем человеком, который…
— …который был убит. Я помню.
— Ей пришлось здорово постараться, чтобы это сделать. Тут объявился какой-то Комитет по сохранению наследия, и они заявили, что здание имеет историческую ценность. В конце концов она наняла десяток специалистов по сносу из Галифакса (по крайней мере, так я слышала, может, это и неправда). И мне говорили, что они пришли с кувалдами посреди ночи и так там все порушили, что пришлось снести здание из соображений безопасности.
— Молодец Марджори!
— Пожалуйста, не говори об этом.