Увидев, как выходят Романовы, мужчина прошел через кусты и спрятался за деревом прямо рядом с их машиной.

– Кто же нас теперь кормить будет? – слезливо причитала пожилая женщина. – Ведь на тринадцать лет упекли! Еще какую-то особую жестокость придумали! Ларке-то только-только десять исполнилось, это ж еще шесть лет на материну пенсию ее содержать, пока она школу не закончит, а она даже работать не сможет.

«Значит, его посадили, – подумал мужчина. – Значит, все кончено».

– Еще рано отчаиваться, – сказал Романов. – Подождите, вот адвокат составит кассационную жалобу, и суд более высокой инстанции рассмотрит все материалы дела. Может быть, они придут к выводу, что вина Геннадия не доказана, и направят дело для проведения дополнительного расследования. А может быть, они решат, что суд вынес слишком суровое наказание, и дадут поменьше.

«Если дадут поменьше, то это ладно, – подумал мужчина. – А дополнительного расследования мне не надо».

– Генька тоже дурак тот еще, – продолжала сетовать пожилая. – Нет чтобы в последнем слове покаяться, попросить прощения, сказать, что он все осознал, про Ларку бы вспомнить, чтобы судью разжалобить, так нет, уперся в свое: я не убивал, ночью дома не был, ничего не знаю, я не виноват. Ну вот и получил.

Мужчина стоял за деревом и задумчиво смотрел вслед удаляющейся белой машине Романова. Он пытался осознать то, что услышал, и решить для себя, плохо это или хорошо.

Однозначного ответа у него не было.

* * *

19 июля 1980 года в Москве открылись Олимпийские игры, а 25 июля умер Владимир Высоцкий. Похороны Высоцкого состоялись 28 июля, как раз в день рождения Даши, которой исполнился годик. Родислав заранее обговорил с Любой эту дату: он хотел провести весь день с Лизой и ребенком. Но 27 июля, за сутки до дня рождения, в Академию МВД была спущена команда направить слушателей и адъюнктов на охрану общественного порядка в место проведения панихиды по Высоцкому, в место захоронения, на Ваганьковское кладбище, и по маршруту следования траурной процессии. Есть оперативные данные о том, что провожать в последний путь любимого артиста и поэта соберутся тысячи людей. Родислав пытался как-то договориться на кафедре, но ничего не получилось: лето, время отпусков, большинства адъюнктов нет в Москве, поменяться не с кем, а численность выставить надо.

– Ну вот, начинается, – недовольно сказала Лиза, когда он сообщил ей по телефону, что день рождения дочери ей придется провести без него.

– Лизуня, но ты же сама работала в Академии, ты же знаешь все эти дела.

– И почему все эти дела должны у тебя случаться именно тогда, когда ты мне обещал провести с нами целый день?

– Но я же не виноват, что похороны Высоцкого…

– Ты всегда не виноват. И в том, что у тебя внебрачный ребенок, с которым ты не можешь даже день рождения провести, ты тоже не виноват. Долго я буду это терпеть?

Лиза быстро закипала, и Родислав не знал, как успокоить любимую. Она вообще такая взрывная, темпераментная, вспыхивает по малейшему поводу, как спичка.

– Лизуня, я тебе обещаю, как только мы освободимся, я сразу же приеду.

– Можешь не надрываться, без тебя обойдусь! – выкрикнула Лиза и бросила трубку.

В последнее время такие вспышки случались с ней все чаще, и Родислав для себя объяснял их тем, что Лиза очень устает с малышкой и нервы у нее на пределе. В первый момент Родислав почти обиделся, решил никуда не ездить, вернуться после мероприятия домой, но по мере тупого стояния на отведенном месте, скучая и изнывая в шерстяном мундире от жары и желания присесть, он понял, что обижаться на усталую и измученную женщину – глупо и недостойно. Конечно, он поедет к Лизе, как и собирался.

Освободившись, он нырнул в припаркованную неподалеку, раскалившуюся на солнце машину и уже через полчаса входил в квартиру Лизы.

– Родик! – Лиза, веселая и раскрасневшаяся, бросилась ему на шею.

Родислав поцеловал ее и почувствовал сильный запах алкоголя.

– Ты пила? – удивился он. – Одна?

– Ну почему обязательно одна? С подружкой. У меня праздник, и если ты не можешь провести его со мной, что же мне, одной тут куковать? Пригласила подружку, мы с ней выпили по чуть-чуть.

В комнате Родислав увидел две пустые бутылки из-под шампанского.

– Это называется «по чуть-чуть»? – с упреком сказал он. – Вы же по бутылке на брата уговорили.

– Ой, ну что такого-то? – Лиза скорчила забавную мину и принялась щекотать Родислава. – Это же не водка, это всего лишь шампанское. Зато у меня настроение такое – весь мир готова любить. И тебя тоже.

Она распахнула легкий короткий халатик и продемонстрировала Родиславу кружевное белье, которое не надевала уже очень давно.

В этот вечер все было почти так же, как когда-то, когда еще не было Дашеньки и Лиза не была беременна. Снова Родислав ощущал в своих объятиях огонь, трепет и неподдельную страсть. И впервые за долгое время годовалая Даша спокойно лежала в своей кроватке, не капризничала и не плакала. Девочка впервые подала голос, только когда они уже разнеженно валялись в постели, едва прикрытые тонкой простыней.

– Дашку пора кормить, – сказала Лиза, поднимаясь. – Ты полежи еще, не вставай.

Взяв малышку из кроватки, Лиза дала ей грудь.

– Ты что делаешь?! – почти закричал Родислав.

– Кормлю ребенка, – безмятежно улыбаясь, ответила Лиза.

– Ты же пила! Ты выпила целую бутылку шампанского! Немедленно прекрати! Дай ей детскую смесь или еще что-нибудь, но только не грудь. Лиза! Ты меня слышишь?

– Перестань выступать, ребенка напугаешь, – спокойно ответила она. – Подумаешь, шампанское! В нем и градусов-то нет, так, сладкая водичка. И потом, это было два часа назад, даже почти три, все уже выветрилось.

– Лиза! Прекрати немедленно!

Он кинулся к ней и попытался вырвать дочь из рук Лизы, но девочка испугалась и начала кричать.

– Отойди! – Лиза рассердилась и изо всех сил отпихнула Родислава. – Видишь, ребенок нервничает. Ты ее напугал. Что ты за мужик такой, а? Ничего не можешь, только командуешь, кричишь, ребенка пугаешь. Толку от тебя никакого. Не муж, не отец, а контролер бессмысленный. Дашунчик, мой сладкий зайчик, – засюсюкала она, наклоняясь к дочери, – не слушай его, он дурак, он ничего не понимает, и вообще он нам с тобой никто, чужой дядька. Мы с тобой не будем его слушать, да? Мы с тобой будем сосать мамино молочко, такое вкусненькое, такое сладенькое, да? И не нужны нам с тобой никакие чужие дядьки, которым нужно только одно и которые только и умеют, что права качать, а ведь никаких таких прав у них нет, да, мой чудесный мышоночек? Мы будем пить молочко с шампанским, нам будет вкусненько, и мы будем веселенькие и добренькие, да, моя красавица?