– Смотри, как любопытно, – задумчиво заметил Камень. – Николаша, если я правильно понял, никогда не отстаивает свое право поступать так, как он поступает. Сразу начинает признаваться и каяться, если отпереться нельзя, то есть если поймали с поличным, как с книгами или с чеками. А если не поймали, как в случае с карточным мошенничеством, то будет отпираться до последнего, ни за что не признается. Но ты ни разу не рассказывал мне, что Коля заявил: я уже большой и имею право делать так-то и так-то.

– А что это означает? – не понял Ворон.

– А то, что все эти фортели – это не болезнь взросления, а вполне созревшая позиция. Гнилой он парень, и был таким уже лет в семь-восемь. Он не отстаивает свое право на поступки, которые считает поступками взрослого человека, он прекрасно знает, что поступает плохо, но надеется, что обойдется, как-нибудь пронесет, ведь он такой чудесный, ловкий, умный и удачливый. Ну а уж если не обходится, то надо покаяться, чтобы на психику не давили и мораль не читали, чтобы простили побыстрее. Самое смешное, что он действительно довольно удачлив и попадается нечасто, и из этого факта он делает вывод, что везение – это закономерность, а если он попался, то не потому, что так в принципе и должно быть, и не потому, что он дурак и нашелся кто-то умнее и более ловкий, а исключительно в силу неблагоприятного стечения обстоятельств.

– Тут ты, пожалуй, прав. Коля и в самом деле считает себя жутко умным, а всех окружающих – полными идиотами.

– Идиотами, которыми легко можно управлять при помощи правильных и вовремя сказанных слов, – дополнил Камень. – Спасибо бабушкам, которые внушили мальчику, что он лучше всех, и позволяли из себя веревки вить. Ну что, с этим эпизодом закончили?

– Вроде да, – Ворон с облегчением перевел дух. – Не забудь, за тобой еще три эпизода без замечаний и придирок.

* * *

Это декабрьское воскресенье Романовы провели весело и с удовольствием. После обильного завтрака оделись и отправились гулять в парк Горького, потом съездили на обед к Кларе Степановне, куда пришел и Николай Дмитриевич. Дети вели себя образцово и демонстрировали взаимную любовь и дружбу. После семейного обеда Николай Дмитриевич вернулся домой, а Люба с Родиславом и детьми сходили в кино на французскую комедию.

Домой вернулись к ужину. Не успели они раздеться, как на пороге возникла Татьяна Федоровна за руку с Ларисой.

– Вот, – поджав губы, она протянула Любе измятый конверт. – Полюбуйся.

– Что это?

– Генька письмо прислал. Говорит, свиданку ему разрешили. Хочет, чтобы я Ларочку привезла повидаться.

– Надо ехать, – сказала Люба. – Он все-таки отец, он скучает по Ларисе, да и девочка, наверное, тоже по нему скучает.

Лариса стояла рядом с отрешенным видом, словно речь шла вообще не о ней.

– Да как же ехать-то, господи! – начала причитать Кемарская. – Как же ехать? Это ж в такую даль ребенка тащить, там холод страшный, зима ведь, а колония где-то в Коми, там морозы, а у Ларочки теплого-то ничего нету, пальтишко одно на рыбьем меху, а вдруг она простудится и опять заболеет пневмонией? А билеты? Они ж прорву денег стоят в такую-то даль! А продукты для Геньки? С пустыми руками же не приедешь, надо что-то везти с собой: чай, папиросы, консервы, конфеты, печенье, а где на это денег взять?

Любе все было понятно уже с первых слов, но она терпеливо дослушала весь перечень жалоб и проблем Татьяны Федоровны.

– Мы поможем, – мягко сказала она, – вы не волнуйтесь. Девочку нужно отвезти к отцу обязательно, вот в январе будут школьные каникулы – и поезжайте. И теплые вещи для Ларисы найдем, и с билетами поможем, и с продуктами.

– Вот уж спасибочки вам! – заголосила Татьяна Федоровна. – Дай бог здоровья тебе, Любочка, твоему мужу и вашим деткам. Да, кстати, а муж-то твой дома или где?

– Дома. Он вам нужен?

– Да я спросить хотела…

– Родик! – крикнула Люба в сторону комнаты, где переодевался Родислав. – Выйди к нам, пожалуйста.

Она продолжала держать соседей в прихожей в надежде на то, что обещанием помочь с поездкой в Коми на сегодня дело и ограничится. Конечно, это было негостеприимно, но у Любы было намечено столько дел по дому, что развлекать светской беседой Кемарскую у нее не было ни малейшего желания.

Вышел Родислав в домашнем теплом свитере и брюках от спортивного костюма.

– Родислав, я чего хотела спросить-то. – Кемарская сделала страшное лицо и понизила голос: – Говорят, что артистку Зою Федорову убили. Правда или нет?

Родислав поморщился. Известная актриса Зоя Алексеевна Федорова была действительно убита несколько дней назад в своей квартире на Кутузовском проспекте. История была темная, актриса слыла любительницей дорогих вещей, ювелирных изделий и антиквариата, вокруг нее крутилось множество сомнительных личностей, но в то же время в этом кругу были замечены и лица, фамилии которых громко произносить не рекомендовалось, по крайней мере в контексте криминальных событий. В Оргинспекторском управлении Штаба МВД СССР, куда Родислав был все-таки назначен после окончания адъюнктуры, обладали полной информацией по этому делу, но распространяться было запрещено. Впрочем, сам факт убийства Зои Федоровой скрыть было бы невозможно, о нем знали все жильцы дома на Кутузовском и, конечно же, рассказывали направо и налево, но вот пикантные детали были известны только очень узкому кругу посвященных.

– Правда, Татьяна Федоровна. Ее убили, – скупо подтвердил Родислав.

– А кто?

– Это пока неизвестно. Вот разберутся и узнают.

– А говорят, что у нее бриллиантов украли на сто миллионов. Правда или нет?

– Это тоже пока неизвестно. Но вы сами подумайте, Татьяна Федоровна, сколько нужно бриллиантов, чтобы получилось на сто миллионов. Их грузовиком не вывезешь. Не верьте вы сплетням.

– Так я ж и не верю, – горячо заговорила Кемарская, – я потому и спрашиваю, ты ж там, наверху, – она ткнула пальцем в сторону потолка, – работаешь, у вас там правду знают. Ты мне скажи по-соседски, по-свойски, а уж я – никому, можешь мне поверить.

– Мне ничего не известно, – вздохнул Родислав. – Следствие только началось, пока еще никто ничего не знает.

– А вот говорят…

Люба поняла, что пора вмешаться, иначе Кемарскую не остановишь.

– Татьяна Федоровна, будете с нами ужинать?

– Ой, вот спасибочки-то, мы с удовольствием, Ларочке так нравится, как ты готовишь, Любочка, у тебя всегда все так вкусно! Ларочка говорит, что ты ее учишь, может, бог даст, я доживу до того дня, когда моя внучечка мне вкусного супчику нальет.

– Пойдемте в комнату, – пригласила Люба, – что мы все в прихожей стоим.