Остановились на середине холма. Пришлось снова сверяться с картой: да, вот едва заметные штрихи болота, наша тропка – вдоль него и налево. Но болото – последний ориентир, дальше начинается сплошной лес.
Энджи, шевеля губами, смотрела на серое небо, будто просила солнце выглянуть.
– Пока все понятно, – успокоил я. – Дальше будем надеяться, что распогодится. Налево идем.
– Налево, каждый мужчина имеет право на лево! – улыбнулся Пригоршня и подмигнул Энджи, на что она сказала:
– Тебе только направо можно, ты не женат.
– Это пока. Пойдешь за меня замуж? – спросил он то ли в шутку, то ли всерьез. – Ну а че, чем я не эээ… кандидат? Деньги водятся, со мной не скучно…
– Выживем, тогда ясно будет, – ответила она серьезно, и Пригоршня просиял, а я не удержался от подколки:
– Никита, знаешь, как женятся в Средней Азии?
– За баранов, что ли? – усмехнулся Пригоршня.
– Ну да.
– Два стада диких кабанов, – сказала Энджи. – Тогда подумаю.
– А по рукам!
– Я ж сказала – подумаю.
Мутанты нам почему-то не попадались, аномалий тоже было умеренное количество. Казалось бы, радуйся, но мне происходящее не нравилось. Сколько раз такое было: затишье – к неприятностям. И если Пригоршня, обнадеженный дамой сердца, развеселился, то я, наоборот, был настороже.
Странный звон не стихал, но и не усиливался, и если сначала он выматывал нервы, то теперь мы к нему привыкли. Настораживало, что живности было мало, даже пичуги куда-то подевались и мыши попрятались, как перед выбросом. Но нет, я бы почувствовал, к тому же ветер был, и интуиция, которая столько раз спасала наши задницы, молчала. Зато появилось несметное множество грибов: и поганок, и лисичек, и огромных, с красными шапками, сыроежек.
– Грибы для тещи, – проговорила Энджи. – Съешь, пятнами покроешься и облысеешь. Есть у кого враги вне Зоны? Самое оно.
– Коварная женщина, – оценил Пригоршня.
Энджи впала в некое подобие эйфории, движения ее стали разболтанными, в глазах плясали искры, она ожила, но перемены в ней меня тоже не радовали – организм мобилизовался перед рывком. Как бы истощение не наступило раньше времени.
Когда вышли на небольшую поляну с пожухшей травой, Пригоршня вскинул руку, и мы замерли. Поляну усеивали трупики ворон. В нос ударил пряный запах разложения. Гайка показала, что на поляне безопасно, но мы все равно пошли в обход, стараясь не смотреть на ворон с раскрытыми клювами. Наверное, их убил недавний выброс, но может, и что похуже.
В лесу перевели дыхание и опять двинулись цепью, теперь я шагал впереди.
– Я все думаю, та розовая ерунда на карте, ну, закрашено то место, куда идем, – сказал Пригоршня. – До нее ведь совсем недолго. Как бы не дрянь психическая…
Энджи прыснула.
– Психотронная, – поправил я. – На всякий случай готовимся. Помните, как меня повело? Действуем так же. Если вдруг что, разрешаю прострелить себе ногу, только коленную чашечку пожалейте.
– Ни разу не вляпывалась, – призналась Энджи. – Они смертельные?
– Всякие бывают, – проговорил Пригоршня. – Одни тоску нагоняют, другие видения всякие, третьи с ума сводят. Слышал, есть такая гадость, ступаешь в нее – и стареешь, выходишь дряхлым стариком. Ужасно. Она как будто жизнь высасывает. Ворон дохлых помнишь? Наверное, в такую штуку попали. Вот так идешь себе расслабленный, гайки бросаешь, радуешься, что все хорошо, хлоп! И хана. Так что внимательно смотреть надо, каждое дохлое насекомое обходить – мало ли.
Я оглянулся на Пригоршню: вещая, он преобразился, раздулся от гордости, как воркующий голубь. Наконец он продемонстрировал Энджи свое превосходство. Что-что, а Зону он понимал отлично.
Энджи кивала, поглядывая по сторонам.
– Ты слушай-слушай, Никита дело говорит, – посоветовал я и смолк.
Все мы замерли, услышав стон. Столько в нем было тоски и страдания, что волосы встали дыбом. Стон повторился уже ближе.
– Что это? – прошептала Энджи, сглотнула, приготовила пистолет.
– Может, имитатор, – ответил насторожившийся Пригоршня. – Тварь уродливая, но безобидная. С одного выстрела дохнет. Она только новичкам страшна.
– Я такую тварюку видела, – кивнула Энджи. – Таскалась как-то за мной. Неприятно, но не смертельно.
Мы пошли медленнее и осторожнее, и правильно, потому что в двадцати метрах, между кустами папоротника угадывалось зеленоватое мерцание «оксида». Убить не убьет, но покалечит. Видел одного неудачника, которому обожженные ноги ампутировали до колен.
Простонали ближе. Я скривился. Имитатор но на психику давит. Обогнув «оксид», мы потопали дальше. Вздрогнули, когда стон донесся чуть ли не из-под ног. Энджи развернулась прыжком, прицелилась и воскликнула:
– О, господи.
Мы проследили направление ее взгляда, я вскинул винтовку, Пригоршня – дробовик. Разлапистые листья папоротника шевелились, там угадывалась человеческая голова, макушка вся в язвах, неестественно, как у кузнечика, вывернутые колени, смятые стрекозиные крылья.
– Неее, – протянул Пригоршня, прицелился. – Это не имитатор, а неведомая хрень.
Тем временем хрень подползла к нам ближе, и меня передернуло. На человеческом лице, исполненном страдания, шевелились то ли муравьиные, то ли стрекозиные жвала, с розового языка капала слюна. Существо ползло, отталкиваясь ногами, вывернутыми в коленных суставах, волочило тонкие руки и обрывки рукавов. Человеческий торс в камуфляже переходил в стрекозиное членистое брюшко, разорванное сбоку. Рану, истекающую сукровицей, облепили рыжие муравьи.
– Матерь божья, – прошептала Энджи, судорожно вцепилась в мою руку.
Пригоршня выстрелил, оборвав страдания существа. Попросту снес ему башку – из сострадания, потому что тварь нам не угрожала.
Некоторое время шли молча. Подступивший к горлу комок тошноты все не исчезал.
– Раньше я не слышала ни о чем подобном, – прохрипела Энджи. – Что это за мутант?
– Не мутант, – тряхнул головой Пригоршня, идущий впереди. – Несчастный был натовцем, судя по форме и шевронам.
– Но что…
– «Скрут», аномалия такая. Ловит животное или человека и держит. Если второе попадается, склеивает их, и получаются…
– Химеры, – подсказал я. – «Скрут» где-то рядом. Слышал, обычно где один, там и десять.
– Как их обнаружить? – спросила девушка.
– Никак. Гайки тут не помогут, – ответил Пригоршня. – Если повезет, мы увидим существо, которое «скрут» держит. Если нет, держать будет нас.
– Вообще странная дрянь, – посекундно останавливаясь, рассуждал я. – «Скрут» разрежается после того, как сделает свое дело, и появляется в новом месте.