– А друзья?..
Айрин достала сигарету и закурила.
– Если б вы его знали как следует, вы б такой вопрос и задавать-то не стали. Он не из тех, кто легко заводит друзей, он не такой, наш Шейн. Было б лучше, если бы они у него были. Конечно, не такие, как тот проклятый ублюдок. Тот, что у них был заводилой.
Пам кивнула и отпила еще глоток чаю, слабо заваренного, с чрезмерным количеством молока.
– Если он как-то с вами свяжется… – начала было она.
– Не свяжется.
– Но если все же позвонит, пожалуйста, скажите ему, чтоб тут же позвонил мне. Я попробую ему помочь. Может, будет еще не слишком поздно все уладить. В ином случае, боюсь, у него будут серьезные неприятности.
Наклонившись вперед, она положила свою визитную карточку на ручку кресла Айрин.
Тут девочка без каких-либо видимых причин вдруг начала хныкать, а потом и заплакала.
– Я ему помогу, – сказала Пам, поднимаясь. – Это моя работа.
– Тара, заткнись, ради Бога! – сказала Айрин. – Только мне этого не хватало, весь день слушать твои сопли-вопли!
Она проводила Пам к выходу – коротенький путь через садик до отсутствующей калитки.
– У него гнусная жизнь была, сами знаете. У Шейна. Все были против него. Рос сам по себе. Последыш. К нему и относились как к обузе, сами знаете, как это бывает… Я бы не удивилась, если б он уже тогда покончил с собой.
Пам кивнула и попрощалась. Когда она разворачивала машину в конце улицы и проезжала мимо их дома, Айрин все еще стояла у входа. Пам помахала ей рукой, но та не ответила.
– Я уж думал, она никогда не уйдет, мать ее! – сказал Шейн Доналд, когда Айрин вернулась в дом. – Думал, что вы весь день тут будете сидеть и трепаться. Сука проклятая, всюду нос сует!
Доналд дождался, когда Невилл с остальными детьми уедет, и постучал. Айрин открыла дверь, удивленно ахнула и втащила его внутрь. Одежда на нем была вся грязная от спанья на земле, лицо и руки – тоже; она приготовила ему ванну, потом завтрак – яичницу с беконом и бобы.
Наголо обритый, в жутко взвинченном состоянии, Доналд вздрагивал от каждого звука. Тридцать лет человеку, а он, если не смотреть ему в глаза, выглядит семнадцатилетним. Младший братик. Сколько лет прошло с тех пор, когда она прижимала его к себе, рыдающего, сломленного? Тихо, Шейн. Ш-ш-ш, мой маленький, все будет хорошо. Она и сейчас протянула к нему руку, но едва успела коснуться пальцами, как он тут же отстранился.
– Насчет того парня в общаге, – сказала она. – Ну, который тебе угрожал. А разве нельзя было кому-нибудь сказать об этом? Ну, понимаешь, кому-нибудь из начальства…
– Шутишь, что ли? Сама представь, что бы со мной стало, если б я кому-то что-то сказал. Целым бы не оставили, точно. Кроме того, это не его задумка, за ним кто-то другой стоит…
– Ну а если бы, знаешь, ты ему заплатил, дал ему денег…
– Каких денег?!
– Ну, как он сказал… Ты б пришел ко мне…
– И что?
– Я бы дала тебе сколько есть.
Доналд засмеялся:
– Выигранные в лото? Десятку? Полсотни? И на какое время, по-твоему, этого хватило бы, чтоб он держал рот на замке? Когда его брату предложили пять траханых штук?
– Ты ведь не знаешь, правда это или нет. Может, он это придумал, чтоб тебя на пушку взять.
Доналд злобно оттолкнул тарелку и кружку.
– Я видел газету, понятно? Там было про ее отца и его угрозы.
Айрин подняла на него глаза и протянула руку за пустой посудой.
– Ладно, сейчас я все это уберу.
Ей очень хотелось уйти от его взгляда, она не желала, чтобы он увидел слезы у нее на глазах и понял, что она плачет вовсе не о нем, а о той, которую никогда в жизни не видела.
Он пошел за ней на второй этаж и сидел рядом, пока она копалась в старых шмотках мужа, отбирая то, что еще хоть как-то может сгодиться и о чем тот едва ли когда-нибудь вспомнит.
– Куда ты поедешь?
– Не знаю. Может, в Уэльс.
– Туда-то зачем, Господи помилуй?
– В тюряге один парень говорил, что там можно прожить на сущие гроши. Просто иногда нанимаясь на разные там работы…
– Напишешь нам?
– Чего?
– Напишешь, где ты устроишься? Открытку пришлешь или чего еще…
– Да, конечно.
Пока что Айрин нашла для него пару джинсов, которые можно будет затянуть ремнем в талии и закатать штанины, две рубашки, три майки, джемпер с испачканным краской рукавом, кое-какое нижнее белье и носки. У Невилла нога огромная, так что Шейну придется довольствоваться теми ботинками, что на нем сейчас.
– Она была твоего возраста, так ведь? Та девушка. Люси.
Шейн смотрел на нее, пока она не отвела глаза. Когда он встал и вышел из комнаты, она сложила отобранные вещи в старую спортивную сумку.
– Еще чашку чаю на дорожку?
– Нет, спасибо.
Визитная карточка инспектора по делам условно освобожденных появилась в руке Айрин.
– Вот, возьми.
– Что это?
– Возьми.
– Зачем?
– Может, тебе следует увидеться с ней.
– Ага. А может, мне лучше просто сдаться полиции?
– Шейн, она сумеет тебе помочь.
– Помочь сесть обратно в тюрягу!
– Нет. Она сказала, что, может быть, ей удастся все уладить.
– Да ну? И как она собирается это сделать?
– Мне она понравилась. Хоть и из полиции. Мне кажется, честная. И ей можно доверять.
– Ты думаешь?
– Это все же лучше, чем ехать в Уэльс или куда-нибудь еще. Ты ж там никого и ничего не знаешь. – Она положила ему руку на плечо, и на этот раз он не отстранился. – Ты должен попробовать. Она ж инспектор по таким, как ты. Дай ей шанс попытаться… – Она еще сильнее сжала его плечо. – Обещай мне, Шейн. Обещаешь? Да?
– Мне пора.
– Вот, возьми. – Она сунула двадцатифунтовый банкнот и пачку сигарет «Силк кат» ему в карман. Потрепала по спине. Он неловко обнял ее. В сумке уже лежали два сандвича с сыром и батончик «Марс». Он забрал из кухонного стола самый острый из небольших ножей; этот ублюдок Клив был с ножом там, в общаге, и поэтому Шейн ничего не мог с ним сделать; но теперь он не собирался попадать в подобную ситуацию.
– Ладно, ступай, – сказала Айрин. – Пора.
И закрыла дверь, чтобы не видеть, как он уходит.
– Мам! – позвала ее изнутри дома Тара. – Мам, я пить хочу!
– Иду.