Поездка оказалась короткой, во всяком случае, по расстоянию. Меньше десяти миль. Но из-за того, что люди возвращались с работы, на улицах было полно пробок, и по городу мы тащились минут сорок.
– Какие чувства вызывает возвращение?
– Я не вернулся. Приехал всего лишь на два дня.
– И жалеешь, да?
– Вовсе нет. Мне здесь как раз очень нравится. Разве может не нравиться вот это? – Я показал на раскаленное солнце. – Мне казалось, что должно быть немного прохладнее.
– Это сухой жар.
Я взглянул на нее. Она улыбалась.
– Ты права.
Мы ехали по берегу Южного залива, отправной точки всех моих грехов, ошибок, расставаний и других вызывающих депрессию событий. Я посмотрел на подернутое солнечной позолотой небо. Еще один отвратительный день в раю.
Брук показала дорогу к жилому району сразу за чертой города. Жили здесь красиво: мы миновали целую рощу старых массивных дубов и ряд солидных викторианских домов. Я уверенно затормозил напротив пансионата «Санта-Ана», хотя ни таблички, ни какого-нибудь опознавательного знака на здании не было. Само по себе это вовсе не удивительно. Как правило, жители округи болезненно относятся к соседству с подобными заведениями. Так что излишняя открытость вполне может привлечь слишком много недружественного внимания, вплоть до камней в окна.
– Приехали, – заметила Брук.
На всякий случай я сверился с адресом. Все точно.
Хотя мы остановились в разрешенном месте, я все-таки повесил на зеркало заднего вида талон на парковку, так дорого доставшийся мне.
– Это лишнее, – заметила Брук.
– Привычка, – ответил я. – А кроме того, оно напоминает мне, зачем я взял тебя с собой.
Поднявшись на крыльцо, я нажал кнопку звонка. Открыла женщина в джинсах и футболке, украшенной блестящим медведем. Мы представились.
– Надеюсь, вы не нарушили никаких предписаний, – произнесла женщина с легким акцентом.
Она назвала себя: Розалинда Лопес, одна из служащих пансионата.
Я пояснил, что нам необходимо побеседовать с Глэдис Томас.
– О, Глэдис, pobrecita…
Розалинда замолчала.
– Что-что? – переспросил я.
– Ничего. Я…
Она снова не договорила, уставившись куда-то в пространство. Однако через мгновение словно очнулась.
– Что-то случилось?
– Надеюсь, нет. Но чтобы удостовериться, мы должны поговорить с самой мисс Томас. Задать ей несколько вопросов.
Словно действуя по написанному коллегами в Балтиморе сценарию, Розалинда начала с подозрением выяснять подробности:
– Что именно вам нужно у нее выяснить?
– Это касается исключительно мисс Томас. А поскольку вопросы касаются медицинской стороны жизни, то и они сами, и ответы на них являются сугубо конфиденциальными.
– Так какие же медицинские вопросы? Я медсестра, доктор, и знаю все, что касается здоровья наших подопечных.
– Тогда скажите мне, Глэдис Томас больна?
Розалинда молчала, словно размышляя, стоит ли вообще отвечать на этот вопрос. Наконец она решилась:
– Сейчас нет. Болела полгода назад.
– И в чем тогда заключалась болезнь?
– Просто сильная простуда. Она лежала примерно…
– Глэдис сексуально активна?
Розалинда покраснела, причем краска сначала залила ее шею, а потом уже переползла на лицо.
– Нет, не думаю, что это так.
– Мне необходимо с ней поговорить, мисс Лопес.
– Я хотела бы знать…
– А я хотел бы получить возможность поговорить с Глэдис, не прибегая к судебному ордеру. Если вы не прекратите водить нас за нос, то вынудите меня сделать именно это.
Розалинда сердито сжала губы.
– Входите. Сейчас я ее позову.
Мы оказались в застеленном ковром вестибюле, из которого небольшой коридорчик вел в гостиную и офис. Откуда-то из недр дома доносился кухонный запах; судя по всему, готовили обед.
Здесь было хорошо. Действительно красиво. Может быть, не так по-домашнему уютно, как в «Раскрытых объятиях» в Балтиморе, но очень ухоженно. Похоже на бабушкин дом, в котором тикают часы, а на стенах висят написанные маслом натюрморты. Здесь даже пахло мастикой. Как и в «Раскрытых объятиях», бросались в глаза христианские картины и иконы. Можно что угодно говорить о консервативных и твердолобых христианах, но нельзя отрицать, что они по-настоящему заботятся о людях, существование которых общество, как правило, вообще стремится забыть.
Розалинда показала в сторону гостиной.
– Подождите, пожалуйста, вот здесь.
– Учитывая суть моих вопросов, я должен уточнить, есть ли здесь место, где я могу поговорить с Глэдис с глазу на глаз?
Медсестра на секунду задумалась, потом кивнула на дверь с табличкой «Офис»:
– Подождите там.
Мы с Брук попали в комнату, которая, судя по всему, представляла собой мозговой центр пансионата «Санта-Ана». Шкафы с папками, книги по психологии, компьютер с защитным экраном.
– Ты не очень-то ласково с ней разговаривал, – заметила Брук.
– Мне уже приходилось иметь дело с подобными людьми, – ответил я.
– С подобными людьми? Что это значит?
Я промолчал, поскольку это не означало ровным счетом ничего, кроме того, что мне страшно хотелось отсюда выбраться, сесть в машину и вообще как можно быстрее оказаться в самолете и улететь на восток.
Лестница заскрипела, и раздались тяжелые шаги.
В дверях офиса показались Розалинда и та женщина, которую, судя по всему, звали Глэдис Томас. Глэдис была значительно выше Розалинды и бесполезно пыталась спрятаться за ее спиной. Что-то во внешности Глэдис сразу настораживало: в глаза бросалось какое-то странное отсутствие энергии.
Мы с Брук встали.
– Глэдис, это…
Розалинда явно забыла, как нас зовут.
– Я доктор Маккормик, а это – доктор Майклз. Мы хотим задать вам несколько вопросов.
Глэдис ничего не ответила, лишь еще больше ссутулилась.
– Не волнуйся, милая, присядь вот на этот стул. И отвечай на вопросы докторов.
Розалинда показала на старый, обитый потрепанной тканью стул и уселась сама. Потом взглянула на меня и добавила:
– Он тебя не укусит. Так ведь, доктор?
– Я уже давно перестал кусаться, – улыбнулся я и тут же заметил, что остальных мой ответ не развеселил. – Нет, Глэдис, я не кусаюсь. И доктор Майклз тоже.