Эллочка пригубила чай и вернула чашку на столик.
— А недавно Стас про свадьбу заговорил. Нет, у него и раньше случались романы, но несерьезные. Тут же он влип, что муха в варенье. Взялся меня с невестой знакомить… ну вот скажи, что, у них мозги есть?
Это она не про Стаса, про мужиков в целом. И Ксюша согласилась: да, знакомить невесту с Эллочкой — это как-то неразумно.
— Я ее как увидела, так и обомлела… ни кожи, ни рожи, а туда же… в невесты! Главное, что я сижу и трясусь перед этой пигалицей, а она мне рассказывает про высокие чувства и о том говорит, как рада меня видеть. Что, мол, она нисколько к Стасу не ревнует и понимает, какие у нас искренние отношения. А в глазах ее читается, что лучше бы мне исчезнуть с горизонта, иначе хуже будет. Я не паникерша…
В этом Эллочку уж точно нельзя было упрекнуть. Характером она отличалась выдержанным и умудрялась сохранять спокойствие в самых неприятных ситуациях.
— И Стас меня избегать начал. Вроде и не ссорились мы, но… знаешь, как оно бывает. А позавчера он мне позвонил. Встречу назначил на нашем старом месте, я пыталась выспросить, в чем дело. Он же только сказал, что, мол, понял: Анна лжет. Что ей не Стас, ей шкатулка нужна была!
Элла вдруг ссутулилась и обняла себя руками.
— Он не пришел на встречу. Я два часа его прождала. И звонить пыталась. А он не отвечал… мертвый уже был. Я знаю, что мертвый. Из-за шкатулки этой. Или из-за девки… я ей за Стаса глаза выцарапаю!
— Не надо, — Ксюша решилась прикоснуться к острому локтю Эллочки. — Это не она. Это кто-то из своих, кто знал, как ночью в контору попасть.
— Ты странная.
Эллочка не умела долго быть несчастной или просто предпочитала выглядеть счастливой, но она вдруг распрямила плечи, тряхнула белой гривой и сказала:
— Кто бы другой не стал мой бред слушать, но… — она разгладила оставленный ее ногтем на велюре след. — Да и с кем другим я не стала бы разговаривать. С тобой же — легко. Чужой человек, а вот… я была у нее сегодня. Сразу из конторы туда отправилась. Не знаю даже, зачем. В глаза ей посмотреть? Убедиться, что она виновата? Или не виновата? Все женщины делают глупости. Анна со Стасом жила, а у меня ключи есть, еще по старой памяти. Так вот, эта тварь уехала, и отнюдь не вчера.
— Почему ты так думаешь?
— Вещи, — Эллочка щелкнула пальцами. — Когда я в спешке собираюсь, то хватаю лишь основное. А она вывезла все! Одежду. Обувь. Халат свой, идиотского лилового цвета, с розой на спине… ну да, я как-то заглянула к Стасу в гости. Чаю попить. Она в этом халате и рассекала. И в тапочках лохматых. Боже мой, какая пошлость!
Ксюша кивнула, соглашаясь, что, дескать, пошлость неимоверная, хотя лохматые тапочки и ей бабушка привезла, из Чили, кажется. Или из Мексики? Но главное, что они теплые, удобные, с длинной шерстью.
— А сейчас — ни халата, ни тапочек, ни щетки зубной. Ни кремов… ничего вообще!
— Может, они поругались? Или расстались? — Ксюша задала вопрос на всякий случай, но мысленно согласилась, что подобное исчезновение невесты весьма подозрительно.
Именно тогда, когда Стаса убили.
— Стас бы мне сказал. Нет, она знала, во что его втягивает, — Эллочка поднялась. — В общем, я тебе сказала, что и хотела сообщить. Решишь поделиться с Игнатом — пожалуйста. Пойдешь в полицию… боюсь, я не готова так рисковать. Я не хочу отправиться следом за Стасом. Буду рада, если эту тварь найдут!
Но сама она ловить неведомую Анну не станет.
Элла вышла из того возраста, когда игры со спичками кажутся интересным времяпрепровождением.
Луиза Арнольдовна была дамой высокой, статной и, несмотря на почтенный возраст, сохранившей красоту, во многом — благодаря пластической хирургии. Она явилась в ресторан, опоздав на десять минут, тем самым словно давая понять, что она снисходит до собеседника, который, ежели ему вдруг захотелось с нею встретиться, подождет.
Она шествовала по залу, привлекая к себе взгляды редких посетителей и зная об этой своей особенности. Игнат разглядывал женщину, прикидывая, что беседа их явно не будет простой.
Он отметил неестественную гладкость и белизну ее кожи, отчего лицо Луизы Арнольдовны сильно походило на фарфоровую маску с нарисованными на ней глазами идеального разреза и с карминовыми губами. Брючный костюм с приталенным жакетом тоже сидел идеально, подчеркивая и стройность фигуры, и строгость ее обладательницы. Кремовое кружево блузы вносило ноту легкости в ее облик, равно как кокетливая лаковая сумочка.
— Добрый день, — сказала Луиза Арнольдовна, присаживаясь. Она разглядывала Игната без всякого стеснения, и выражение брезгливости, появившееся на ее маске-лице, дало ему понять, что результат этого осмотра — крайне неудовлетворительный.
Она продиктовала официанту заказ, ничуть не сомневаясь, что Игнат подождет со своим разговором.
Он и ждал.
— Итак, я вас слушаю, — Луиза Арнольдовна прикрыла веки, всем своим видом демонстрируя, что ничего нового не услышит. — Для начала представьтесь.
— Игнат Алексеевич.
— Игнат, значит. Итак, Игнат, позвольте, я угадаю? Проблема в том, что вы безумно влюблены в мою внучку и желаете связать с ней свою жизнь…
— Нет.
Единственная безумная влюбленность приключилась с Игнатом в шестнадцатилетнем возрасте и закончилась дворовой дракой, ножом в боку и реанимацией, где, собственно, влюбленность и прошла. С тех пор рецидивов с ним не случалось.
— Любопытно. Тогда вы — потенциальный деловой партнер Германа, который имеет замысел — предложить гениальный проект с гарантированными дивидендами в ближайшем будущем.
— А такие существуют?
Луиза Арнольдовна пожала плечами. Кажется, Игнат начал понимать суть ее игры, и это его развеселило.
— Нет. Мне ваши внуки малоинтересны. Неужели все так плохо?
Она улыбнулась уголками губ:
— По-всякому. Когда в семье есть деньги и дети, приходится порою сталкиваться с крайне неприятными ситуациями.
Насколько Игнат помнил, дети были не такими уж юными и наивными. Герману недавно исполнилось двадцать три года, он числился исполнительным директором отцовского холдинга, но реальной власти не имел, да и не особо к ней стремился.
Виолетте — двадцать. Студентка. Красавица.
Светская львица.
— Сочувствую. Но я по поводу вашего первого зятя хотел бы с вами поговорить.
О да, этот вопрос явно был болезненным. Столько лет прошло, но до сих пор Луиза Арнольдовна не простила дочери того, неподходящего, по ее мнению, замужества.
— И Светланы, полагаю? — Тон — ледяной, и лишь воспитание не позволяет даме немедленно удалиться. — Она опять ввязалась в историю, и вы хотите продать мне сведения, а если я откажусь, вы сольете их журналистам?