— Но ведь ты сказал… — растерялась Дагмар.
— И ты знаешь, что немец не может жениться на еврейке.
— Ты говорил о моей новой личности.
— Я имел в виду личность, которой не нужна тщательная проверка, неизбежная при заключении брака. Тебе хорошо известно, что всякая немка, особенно невеста эсэсовца, обязана представить свою родословную с восемнадцатого века. Все церковные и гражданские метрики проверяют.
— Тогда о чем разговор?
— Женатый военнослужащий имеет право обзавестись домом, а жена его вправе нанять служанку.
— Служанку?
— Да. В Берлине десятки тысяч чешек и полек, угнанных в услужение.
— Я стану… служанкой-полькой? — У Дагмар отвисла челюсть.
— Для всех — да! — Пауль расплылся в улыбке. — Нескромно так говорить, однако план блестящий. Один фальшивый документ, крестьянская стрижка — и готово. Больше ничего — ни метрик, ни родни, ни прошлого. Даже никаких бесед, поскольку ты не говоришь по-немецки. Тебя схватили в родной деревне, в трехстах километрах от границы, и силком привезли в Германию. Все твое имущество — приказ на перевозку. Я видел этих девушек — их жизнь начинается на вокзале. Жизнь Дагмар Фишер закончилась. Как многие евреи, она оставила предсмертную записку и бросилась в Шпрее, тело не нашли. А молодая чешка или полька вполне законно служит у герра и фрау Штенгель.
— И кто же станет фрау Штенгель? — спросила Дагмар.
Тут до нее дошло. Она взглянула на Зильке.
— Кто бы мог подумать? — сказала та. — Я выхожу за Пауля.
— Выходишь за Пауля… — прошептала Дагмар.
— Да, — усмехнулась Зильке. — Жизнь — забавная штука, а? Помню, девчонкой я мечтала, что выйду за Отто Штенгеля, и вот пожалуйста. Правда, он не тот Отто, но ведь поправки неизбежны, да? Ну что, Паули, все сделаем как положено и дадим объявление в газете? Отто Штенгель помолвлен с Зильке, единственной дочерью Эдельтрауд Краузе.
— Вы были правы, — сказал коротышка, похожий на Питера Лорре. — Зильке Штенгель, в девичестве Краузе, служит в министерстве государственной безопасности. Так сказать, в его святая святых на Рушештрассе, округ Берлин-Лихтенберг.
— Штаб-квартира Штази.
— Именно так. Фрау Штенгель поступила на службу вскоре после войны. Говорите, вы были друзьями?
— Да. Хорошими друзьями.
Стоун прикрыл глаза.
И вновь увидел золотистые веснушчатые плечи. По ним скачет солнечный зайчик, пробившийся сквозь оконные шторы поезда, что мчится в Роттердам.
Замелькали воспоминания.
Зильке три-четыре года. Она самозабвенно рушит крепости, из кубиков возведенные близнецами.
Субботний музыкальный урок. Зильке поет и стучит в бубен.
Бегает, прыгает. Пляшет. Дерется.
Помогает тащить к лифту закатанный в ковер труп.
Загорелые ноги крутят педали. Красивые ножки, на удивление красивые.
Вдвоем они лежат под звездами, Зильке рассказывает о «Красной помощи».
Собачится с Дагмар, дочкой миллионера.
— Уже тогда она была коммунисткой, — сказал Стоун. — Видимо, ею и осталась.
— Ну что ж, вот ваш паспорт, все оформлено, все готово. — Богарт чуть улыбнулся. — Езжайте.
На свадьбе не было родителей жениха и невесты.
Отца Зильке никто не видел с тех пор, как в двадцатом году он смылся из меблированных комнат, а с матерью невеста не разговаривала с середины тридцатых годов.
Вольфганг умер, из близких осталась лишь Фрида.
Она вежливо не пришла. Расовый враг на свадьбе эсэсовца выглядел бы странно.
Пауль понимал, что с домашним обустройством надо спешить. Германия победоносно шествовала на восток, но состояние войны с Англией и Францией не оставляло сомнений в том, что вскоре немецкий курс ляжет на запад. Солдата СС отправят на фронт, где он вполне может погибнуть, так что нельзя терять время.
Молодые выбрали обставленную квартиру в районе Моабит, где прошло детство Фриды. Пауля и Зильке там не знали, к тому же далеко от утопавшего в зелени Шарлоттенбурга, где выросла Дагмар.
Не было и речи о том, чтобы холостой солдат в одиночестве наслаждался обществом чужеземной служанки, а посему Дагмар в своем новом облике могла укрыться в новом доме лишь после бракосочетания нареченных. Согласно плану.
Утром в день свадьбы Пауль и Зильке встретились в квартире, которая отныне станет их общим домом.
— Прекрасно выглядишь, Зилк, — сказал Пауль.
Невеста была в бледно-зеленом костюме и кремовой шляпке с пером. Густые светлые волосы уложены в прическу, а губы тронуты помадой (невиданная редкость).
И впрямь, Зильке выглядела прелестно.
— Спасибо, — сказала она. — Я старалась найти сочетание строгого благородства и женственной податливости. Привет фюреру.
— Ты вполне преуспела. Геббельс поместил бы тебя на плакат.
Зильке улыбнулась и оглядела Пауля:
— Не скажу, что ты прекрасно выглядишь. Повязка со свастикой все портит. Но красиво. Очень красиво. Надо отдать должное нацистам, форма у них хороша. В метро кто-то оставил «Сигнал», там фото английских солдат — ну просто водопроводчики в спецовках.
— Что ж, давай осмотрим апартаменты будущей фрау Штенгель. — Пауль взял Зильке за руку и провел по квартире: — Пожалуй, здесь будет твоя спальня. Конечно, если тебе нравится. А мы с Дагмар заняли бы ту комнату. Но решать тебе. В смысле, сама выбирай.
— Да все равно, — беспечно сказала Зильке. — Меня же целыми днями не будет дома.
Они постояли перед комнатой, которую Пауль определил для себя и Дагмар.
— Странно, как все обернулось, да? — сказал он.
— А как ты думаешь… — начала Зильке, но смолкла.
— Что?
— Ничего. Ерунда.
— Я знаю, о чем ты хотела спросить. Стала бы Дагмар моей женой, если б не нацисты? Если б она по-прежнему была принцессой с Курфюрстендамм, а я — сыном трубача.
— И доктора.
— Ладно, с мамой я чуть выше в сословии. Но вопрос об этом, да?
В гостиной Зильке уселась в кресло и пару раз подпрыгнула — мягко ли.
— В общем, да. Мысль приходила.
Пауль сел в кресло напротив Зильке и чуть сморщился, угодив на пружину под обивкой.
— Думаю, вряд ли. Никто не знает, как сложилась бы жизнь, если б Германия осталась нормальной страной, но, скорее всего, Дагмар уехала бы в швейцарский пансион благородных девиц, а потом вышла замуж за мультимиллионера.