Выхватив «энфилд», Пауль отбежал от бистро и оглянулся именно в ту секунду, когда компания кучно вывалилась из дверей.
Если б, не дай бог, барабан заело, песня Пауля была бы спета, но английские конструкторы его не подвели. Он мгновенно открыл огонь. Перед каждым выстрелом требовалось взводить курок, но Пауль уже приладился к этой особенности своего трофея и левой ладонью откидывал курок не хуже заправского ковбоя из американского вестерна. Револьвер трижды гавкнул — и три тела с пулей в груди поочередно рухнули наземь. Следующие три выстрела в головы агонизирующих солдат опустошили барабан, сохранив тайну Пауля.
Краем кителя обтерев рукоятку, он бросил револьвер на трупы, оседлал мотоцикл и был таков.
Из здания аэровокзала они направились к автостоянке, где Дагмар подвела его к слегка проржавевшей неухоженной машине. Мощная и добротная «IFA F-9» — значит, хозяйка ее (чем бы ни зарабатывала на жизнь) пользуется привилегиями, каких не имеет подавляющее большинство граждан ГДР.
На секунду Дагмар приложила палец к губам, дав понять, что автомобиль нашпигован «жучками». Агенты МИ-6 предупреждали, что в Восточном Берлине разговоры наверняка прослушиваются.
По правде, Отто обрадовался возможности помолчать и подумать. Все это невероятно.
И чудесно.
Дагмар жива, значит, письмо от нее было подлинным. Она молила о свободе, в чем семье ее отказали в тридцать третьем, а потом долгие годы отказывали ей самой.
Неужели ему выпал шанс стать ее Моисеем?
По дороге Дагмар говорила о каких-то пустяках.
За окном Берлин, родной город. И все же неузнаваемый. Союзнические бомбежки превратили дома в груды развалин, в Восточном секторе так и не разобранные. Жилые новостройки — безликие бетонные коробки. Впрочем, подумал Отто, немногим уродливее тех, что нынче разбросаны по всему Лондону.
Ехали быстро. На улицах велосипедистов больше, чем машин. Вскоре впереди замаячило нечто очень знакомое.
— Ты же помнишь этот парк, — сказала Дагмар. Конечно, он помнил и недавно во сне вместе с братом гонялся за Дагмар меж сказочных персонажей, желая урвать поцелуй. — Видишь, он уцелел.
— Да, я слышал и порадовался, — ответил Отто.
Дагмар нашла место для парковки.
— Пойдем прогуляемся, — предложила она. — Сегодня обещаю не убегать.
Вошли в парк.
— Теперь можно говорить? — через пару шагов спросил Отто.
— Да, теперь можно.
С чего начать? Что сказать? Столько вопросов. На целую жизнь.
Но есть один насущный.
— Зачем я здесь? — спросил он.
Похоже, этого вопроса она не ожидала. И несколько растерялась.
— Я хотела увидеть тебя, Оттси.
Оттси. Как он любил, когда она так его называла. Оттси. Будто ему вновь пятнадцать.
— Хотела увидеть, — горячо повторил он и, глядя в сторону, тише добавил: — Мечтаешь слинять?
Дагмар как будто изумилась:
— Слинять? Господи! Думаешь, я поэтому написала?
Настала его очередь удивиться.
— Конечно. Ты повторила мамину фразу. Все ждут Моисея.
— Чтобы ты приехал. Чтобы понял, что письмо от меня.
— Но ты же ищешь выход из Египта, да? — тихо спросил Отто.
На губах ее играла улыбка. Правда, печальная.
— Беспрестанно, Оттси. Беспрестанно.
В голове сумбур. Так много всего, о чем надо спросить. О маме и брате… о ней. Что было за годы его отсутствия? Но сперва надо разобраться с настоящим.
— Мне сказали, ты служишь в Штази. — Отто тщательно подбирал слова. — Это правда?
Улыбка ее потихоньку угасла.
— Я все думала, знаешь ли ты, — помолчав, сказала Дагмар. — Да уж, англичан нельзя недооценивать.
— Так это правда?
— Да, Оттси. Правда.
— Господи. Штази. Ни в жизнь не поверил бы.
— Вот как? Так мы и не виделись целую жизнь. Если не больше.
Сели на скамейку. Отто предложил сигарету.
— С Ванзее вместе не курили, — сказала Дагмар и положила руку ему на колено. — Помнишь?
Помнит ли он? Еще бы. Тот день на озере — самое яркое воспоминание. Снится многие годы. И Дагмар выбирает его.
Прошлое манило, однако настоящее не отпускало.
— Как же так? — спросил он.
— Люди меняются. Я вот тоже не могла представить, что ты окажешься чиновником министерства иностранных дел ее величества.
Отто понимающе кивнул.
— В конце войны я стал военным переводчиком. Допрашивал пленных немцев, выполнял кое-какие поручения службы безопасности. После демобилизации предложили место переводчика в министерстве. Я согласился. Иной работы не светило.
Он щелкнул зажигалкой «Зиппо», Дагмар прикурила и глубоко затянулась.
— «Лаки Страйк». Любимые твоего отца. С начала тридцатых не видела этих сигарет. Знаешь, я часто вспоминаю Вольфганга.
— Я тоже.
— Он был такой потешный. Фигура. Даже сейчас меня смешит, хотя скоро уж двадцать лет, как его нет. — Дагмар помолчала и грустно добавила: — Я таких больше не встречала.
Молча курили. Отто все пытался осознать сногсшибательное событие. После стольких лет она рядом. Они вместе курят, как бывало в розовой спальне дома, сожженного нацистами.
— И что теперь? — услышал он свой вопрос.
— В смысле?
— Я здесь, чтобы тебя вытащить? Если так, я сделаю что угодно. Ты знаешь. Они тоже помогут. Англичане. Готовы тебя переправить.
— Еще бы. Особенно если я разговорюсь. Пообещаю выдать все секреты Штази.
— Плевать на них. Не хочешь — не рассказывай. Пусть только помогут тебя вытащить, а потом идут к черту.
— Оттси, я не пытаюсь слинять. — Дагмар печально улыбнулась. — Я работаю на восточногерманскую тайную полицию. Поверь, контора эта безжалостна, как гестапо, но гораздо ловчее. Слиняю — меня отыщут и убьют. Мне не выбраться.
Отто совсем растерялся.
— Тогда зачем я приехал?
— Ты не рад?
— Ведь знаешь, что рад.
— Точно?
— Точнее некуда. Чего спрашивать-то? — И вдруг его прорвало. — Я по-прежнему люблю тебя. Я сдержал обещание. И хочу, чтобы ты об этом знала. Каждый божий день я тебя любил. На пароме в Англию. В общаге и лагере для интернированных. Всю войну. Когда воевал в Северной Африке и Италии, когда в оккупационной армии корпел над бумагами. Потом опять в Лондоне. Все эти долгие тоскливые годы я любил тебя каждое мгновение каждого дня. Моя любовь никогда не кончалась и не кончится.