Братья смотрели на далекий силуэт. Мельканье белых рук. Вдох после каждого третьего гребка.
— Нет, ты не прав, — наконец сказал Отто. — Такая не пожелает уйти. Она хочет быть вечной. Что-то в ней стремится жить.
— Очень надеюсь. И наша задача ей помочь. Твоя задача, Оттси. Она твоя девушка.
Наконец Дагмар устала и поплыла к берегу.
— Ладно, закончили, — сказал Пауль. — Как-никак мы на отдыхе.
Последние двадцать метров Дагмар проплыла брассом, кивая в отточенном ритме вдоха-выдоха. Она хорошо знала здешнее дно — метров за пять до берега встала на ноги и вышла из воды. Растянувшийся мокрый купальник облепил великолепную спортивную фигуру. Братья пожирали ее ненасытными взглядами.
— Перестаньте, мальчики. Нехорошо так нагло пялиться на даму. — Дагмар взяла насквозь мокрое полотенце. — Вы будто из голодного края.
Стоя под дождем, она медленно перевела взгляд с одного на другого и промокнулась полотенцем.
— Кстати, где обед? Почему еще не накрыто? — Дагмар бросила полотенце в кресло и нырнула под навес. — Чур, мне самое вкусное!
— Напоминание излишне. — Отто стал выкладывать еду.
— Будь здесь Зильке, пришлось бы напомнить! — засмеялась Дагмар.
Нынче в Берлине было туго с вкусностями, но путешественники исхитрились собрать достойный стол, сохранив его сухим в банках из-под печенья: сыр, маринованные корнишоны и даже свежие булочки. Сливочного масла, конечно, не имелось (оно шло на военные нужды), но Дагмар прихватила бутылочку оливкового масла и соль. Еще были две бутылки пива, две пачки сигарет и плитка молочного шоколада «Сухард». Братья настаивали, чтобы Дагмар съела его одна, но та великодушно удовольствовалась половиной плитки, по четвертинке оставив им.
Под проливным дождем, от которого не особо спасал рукотворный навес, все было съедено.
И чувства их полыхали, точно молнии, расщеплявшие небо над головой.
На мокром песке три страстные юные души сгрудились под клеенкой, истекающей капелью. Преломляют хлеб. Делятся сыром. Три жизни, неразрывно связанные друг с другом. Сперва очень счастливые. Потом жестоко изломанные.
Юноши, безоглядно влюбленные в одну девушку. Украдкой бросают взгляды на ее длинные голые ноги. Она сидит по-турецки. Дует промозглый ветер. Ее изящная рука в дождевых каплях тянется за шоколадной долькой. Блестящая белая кожа в пупырышках.
— Мальчики, я хочу вам кое-что сказать. — Дагмар обнесла друзей сигаретами и сама закурила, прикрываясь от стонущего ветра, задувавшего спичку. — Что-то важное.
— Погоди! — Отто дожевал хлеб. — Извини, надо отлить. Терпел-терпел, но больше не могу…
— Как романтично и возвышенно! — ухмыльнулся Пауль вслед брату, побежавшему за дюну.
— Только подальше отойди! — крикнула Дагмар. — Терпеть не могу, когда кто-то журчит. На музыкальных уроках меня бесило, что вы оба не закрываете дверь в туалет.
Она рассмеялась, но веселью недоставало искренности. Повисло неловкое молчание. Дагмар взглянула на Пауля:
— Утром ты вынул почту. Пришел твой билет?
Пауль нахмурился и молча отвел взгляд.
— Значит, билет. То-то мне показалось, что ты глаза прятал.
— Вовсе нет. Просто… печально и немного страшно… Давай об этом не будем.
— Надо, Паули. Когда едешь?
— В феврале. Все говорю себе — может, удастся отложить? Поменять билет, уехать позже. Но мама злится, а ты ее знаешь — по пустякам она не заводится.
— Злится?
— После Хрустальной ночи все только и думают, как уехать. Все, кто так долго верил, что все образуется. Вот как дед с бабушкой. Теперь-то они все поняли. Но опоздали. На Вильгельмштрассе и в бюро путешествий безумные очереди. Если не уехать сейчас…
— Я понимаю, — тихо сказала Дагмар и отвернулась. — Понимаю.
— Я не хочу покидать тебя, Даг! — взмолился Пауль. — Я этого не вынесу. Даже подумать не могу. Я хотел и хочу быть рядом с тобой.
Дагмар стиснула ему руку, посмотрела в глаза:
— Мне тоже невыносимо думать, что мы расстанемся.
— Если б я мог хоть что-то сделать… — начал Пауль, но не договорил, потому что Дагмар его поцеловала. Перегнулась через скатерку с остатками трапезы и прильнула к его губам.
Руки ее обвили его шею, Пауль обнял ее за плечи.
Все было так неожиданно, что он напрочь смешался.
Как и Отто, появившийся на дюне.
— Эй! — крикнул он. — Чего это вы?
От злости красный, Отто съехал с песчаного бугра.
Вот уже больше трех лет, с той ночи, как уделал штурмовика, он ни капли не сомневался в расположении Дагмар.
Да, она любила Пауля. Как брата. Но была девушкой Отто.
Вне всяких сомнений. Ведь сколько было совместных прогулок, с тех пор как Пауль придумал свой план. Сколько поцелуев, объятий, держанья за ручки и обоюдной досады от невозможности сделать следующий шаг, которого оба желали.
Но вот стоило на пару минут отлучиться, и она уже в объятиях Пауля.
— Присядь, Оттси, — позвала Дагмар. — Я хочу кое-что сказать. Тебе и Паули.
Обескураженный Отто подчинился.
Пауль тоже был растерян.
— Мальчики… — Дагмар глубоко вдохнула.
— Начало угрожающее. — Пауль старался осмыслить произошедшее. Заставить мозг возобладать над бешено колотившимся сердцем.
— Да уж! — буркнул Отто. — Кстати, это был дружеский поцелуй? Со стороны так вовсе не дружеский.
— Хорош, Оттси! — рассердился Пауль. — Мы говорили о моем отъезде. Может, ты удивишься, но Даг огорчена. Что, следовало спросить твоего позволения?
— Ага. Значит, это был прощальный поцелуй?
— Послушай, я не обязан…
— Мальчики! — оборвала Дагмар. — Перестаньте. Выслушайте меня.
Братья умолкли.
— Мы дружим с детства, — сказала Дагмар. — И вы знаете, что вас обоих я люблю больше всего на свете. Вы — моя жизнь. Особенно теперь, когда нет мамы.
Дождь усилился. Капли стекали по ее щекам и бесчисленными крохотными озерцами блестели на обнаженных плечах. Пауль и Отто молча слушали.
— Но мы выросли. Мы уже не дети, и дружба совсем иная, когда ты взрослый, верно? Между парнем и девушкой.
Братья не ответили, но напряженные лица ясно дали понять, что рассуждения эти излишни.
— Вы всегда говорили, что настанет день, когда мне придется выбрать одного из вас.
Дагмар печально смотрела на братьев.
Первым заговорил Пауль, но вышло что-то вроде карканья:
— Я думал, ты уже выбрала.