– А он? Тоже любит?
– Да-да, конечно, любит. Только себя, и очень сильно.
Паскаль секунду соображал, потом понял, что она пошутила.
– А! Очень смешно.
Порыв ветра снова подхватил ее волосы, и она подняла руку, чтобы придержать пряди.
– Паскаль, я прочитала роман того американца.
– Книга… хорошая, да?
Мать Паскаля никогда Бендера не любила, не то что они с отцом. Если он такой великий писатель, говорила она, чего ж тогда только одну главу за восемь лет накропал?
– Она очень грустная. – Ди прижала руку к груди. Паскаль не мог оторвать взгляда от тонких пальцев.
– Простите, – он прокашлялся, – что вы читать грустная история в мой отель.
– Да нет, она очень хорошая. Там такая безысходность, что моя безысходная тоска показалась мне не такой уж и страшной. Я понятно выразилась?
Паскаль неуверенно кивнул.
– Я снималась в «Клеопатре», это фильм о разрушительной силе любви. Впрочем, наверное, все на свете истории как раз про это. Паскаль, вы когда-нибудь влюблялись?
– Да. – Он поморщился.
– Как ее звали?
– Амедия.
Сколько ж времени прошло с тех пор, как он последний раз произносил это имя вслух? Паскаля потрясла власть, которую имело над ним простое сочетание звуков.
– Вы ее по-прежнему любите?
Вот тут ему как никогда не хватало знания английского.
– Да, – сказал он наконец.
– А почему вы не с ней?
Паскаль резко выдохнул и сказал:
– Это не просто, да?
– Да, – согласилась Ди, глядя на череду белых облачков, вынырнувших из-за горизонта. – Это не просто.
– Идем. Еще одно.
Паскаль потащил ее к дальней стене бункера. Он отодвинул камни и ветки и показал девушке небольшую квадратную дыру в бетонной крыше. Потом протиснулся внутрь, соскользнул вниз и поднял голову Ди не тронулась с места.
– Безопасно, – сказал Паскаль, – вниз. Спускайтесь.
Ди проскользнула в щель и спрыгнула на пол. Внутри было темно, пахло чем-то затхлым, и приходилось нагибаться чуть-чуть, если не стоять в центре. Тусклый свет падал только из трех прямоугольных окошек.
– Смотрите, – сказал Паскаль, зажег спичку и поднял ее над головой.
Ди подошла поближе. На голой бетонной стене кто-то нарисовал пять картин, одну за другой, точно в галерее. Паскаль зажег еще одну спичку. Художник даже некоторое подобие деревянных рамок к ним пририсовал. И хотя писал он на бетоне и краски давно потрескались, все равно было видно, что художник очень талантливый. Первая картина изображала берег под окнами бункера, кипящие волны, крыши Порто-Верньоны в правом углу. На следующих двух были очень официальные портреты двух немецких солдат. И наконец, два одинаковых изображения одной и той же девушки. От ветра и холода краски со временем выцвели и поблекли, поток воды, стекающий по стене во время зимних дождей, стер часть пейзажа, трещина прошла через самый центр одного из портретов солдат и немного задела первое изображение девушки. Но в целом картины удивительно хорошо сохранились.
– Позже… солнце проходит сквозь них, – Паскаль показал на бойницы, – и тогда они… живые. Девушка molto bella, да?
Ди завороженно смотрела на стену.
– Да!
Спичка погасла, и Паскаль зажег следующую. Он обнял Ди за плечи и повернул ее к портретам солдат:
– Рыбаки рассказывал, два немецких солдата жили здесь в войну, смотрели море, да? Один нарисовал.
Юноша, совсем мальчик, на первом портрете смотрел куда-то в сторону. Гордо поднятая голова, мундир, застегнутый на все пуговицы. Второй, постарше, был изображен в рубашке с распахнутым воротом. Этот, казалось, смотрел Ди прямо в глаза. В его взгляде, хоть краски и поблекли, читалась настоящая страсть.
– Вот этот – художник, – уверенно сказала Ди.
– Откуда вы знаете? – Паскаль наклонился к картине.
– Не знаю. Он похож на художника. И он смотрит прямо на нас. Он, наверное, в зеркало смотрел, когда писал.
Ди подошла к бойницам и выглянула наружу.
– Как здесь здорово! Спасибо вам, Паскаль! – Она закрыла рукой рот, как будто старалась не заплакать. – Представьте себе: быть талантливым художником, жить здесь, рисовать и знать, что твои картины никто не увидит. Грустно, правда?
Она вернулась к стене и взяла у Паскаля еще одну спичку. По стене катились пенистые валы, два юноши смотрели вдаль, две девушки загадочно улыбались, обернувшись к зрителю вполоборота, – классические портретные позы.
– Смотрите, – сказала Ди. – Вот эта у него не вышла. И он исправил ошибку. Спорим, он рисовал по фотографии? Вот тут горбинка получилась слишком большой, и глаза запавшие.
Теперь Паскаль и сам понял, что американка права.
– Наверное, он очень ее любил, – сказала Ди.
Она повернулась, и в мерцающем свете спички Паскалю показалось, будто в глазах ее блеснули слезы.
– Как вы думаете, он вернулся домой живым?
– Да, – прошептал Паскаль. Они стояли так близко, что могли поцеловаться. – Да. Он видит ее снова.
Ди нагнулась и задула спичку. В наступившей полутьме она шагнула к Паскалю и крепко его обняла.
– Господи, как бы мне хотелось, чтобы так и было!
Было четыре часа утра. Паскаль лежал и вспоминал, как они сидели в темном бункере. Может, надо было ее поцеловать? За всю свою жизнь он целовался только с одной девушкой, с Амедией. Если честно, она первая его поцеловала. Может, он и решился бы, но ему до сих пор было ужасно стыдно за свою промашку с кортом. Как это он сам не додумался, что мячики будут падать в воду? На картинках игроки никогда не промахивались. Все-таки он идиот. Теннис казался ему зрелищем сугубо эстетическим. Ему нужен был не корт, а красивая картинка. Что там мячики! Сами игроки могут упасть со скалы. Ди Морей права. Он поставит забор повыше. Это просто. Одна беда, высокий забор испортит картинку. А он так здорово все представил: открытый всем ветрам корт высоко на скалистой площадке, игроки в белых костюмах, девушки, потягивающие коктейли под цветастыми зонтиками. Если поставить забор, то с моря, с яхт, корт никто не разглядит. Можно, конечно, сетку натянуть, но тогда вида на море с площадки не будет, и вообще, они же не в тюрьме? Кому нужен brutto, тюремный теннисный корт?
В тот вечер человек, которого ждала Ди Морей, так и не приехал. Паскалю стало стыдно. Он желал сопернику смерти в бурных волнах. А вдруг Бог услышал его и исполнил его просьбу? На закате Ди ушла в свою комнату, а с утра ей снова стало совсем плохо. С постели она вставала, только когда ее рвало. Потом в желудке уже ничего не осталось. Ди сидела в дверях ванной, по щекам ее катились слезы. Ей не хотелось, чтобы Паскаль видел ее такой, поэтому юноша устроился в коридоре у порога и держал прекрасную американку за руку. Внизу шумно возилась на кухне тетя Валерия.