Наконец они обогнули мыс, ветер стих. Лодка сбавила ход и ткнулась в дальний конец причала, в склизкие от воды доски. Ричард Бёртон прищурился, разглядывая дюжину коричневых домиков на берегу. Свет горел только в паре хижин.
– А что, остальные дома за холмом?
Паскаль смотрел на темные окна Ди Морей на третьем этаже его гостиницы.
– Нет. Это Порто-Верньона. Все.
Ричард покачал головой:
– Ну конечно. Прости! Боже мой, да это ж просто щель между скал! Телефонов тоже нет?
– Нет, – смущенно ответил Паскаль. – Может, следующий год придут.
– Этот Дин – прямо злой гений, – сказал Ричард почти восхищенно. – Вернусь, буду пороть этого гаденыша, пока у него из сосков кровь не пойдет. Змееныш!
Ричард сошел на пирс, а Паскаль задержался, чтобы заплатить рыбаку. Тот взял деньги и молча отбыл в обратном направлении. Юноша зашагал к берегу.
Наверху, на площади, вовсю гуляли рыбаки, как будто ждали чего-то. Они жужжали и носились по траттории, как растревоженные пчелы. Томассо-коммуниста вытолкнули вперед, и он начал спускаться по ступеням навстречу Паскалю и Ричарду. Юноша знал, что Ди не больна, просто беременна, но все равно испугался.
– Сегодня днем приезжали Гвальфредо и Пелле, – сказал Томассо, когда они встретились на ступенях. – Паскаль, они забрали твою американку! Я пытался их остановить. И тетя Валерия тоже. Она им сказала, девчонка помрет, если отсюда уедет. Американка тоже уезжать не хотела, но эта свинья, Гвальфредо, сказал ей, что она должна в Портовенере вернуться, что ее сюда по ошибке привезли. Что ее там ждет мужчина. И она уехала с ними.
Говорили они на итальянском, поэтому Ричард не понял, что случилось. Он опустил воротник, одернул рубашку и начал оглядываться. Потом улыбнулся Томассо и сказал:
– Старик, ты, часом, не бармен? Я бы выпил чего-нибудь. А то мне еще бедной девочке предстоит сказать, что ее обманули. А это непросто.
Паскаль перевел ему слова Томассо:
– Приехал человек другой отель и увез Ди Морей.
– Куда увез?
Паскаль махнул рукой:
– Портовенере. Сказал, она должна быть там, а мой отель не для американцев.
– Пират какой! Ну, мы ему еще покажем!
Они поднялись в тратторию, и, пока Ричард распивал с рыбаками остатки граппы, Паскаль составлял план действий. Его уговаривали подождать до утра, но Паскаль и Ричард сошлись во мнении, что Ди Морей должна немедленно все узнать. Она не умирает от рака. В Портовенере решили ехать этим же вечером. Все страшно разволновались. Томассо-Хрыч обещал перерезать Гвальфредо глотку, Ричард спрашивал, до каких часов открыты бары в Портовенере, Люго, герой войны, побежал домой за карабином, Томассо-коммунист торжественно отсалютовал и вызвался доставить экспедицию к месту сражения. И тут Паскаль понял, что он единственный трезвый человек в этой компании.
Он зашел в гостиницу, чтобы рассказать матери и тете о своих планах и прихватить для Ричарда бутылку вина. Валерия сидела у окна и описывала сестре все, что видела. Паскаль сунул голову в дверь.
– Я пыталась его остановить, – сказала мрачная Валерия и протянула ему записку.
– Я знаю, – сказал юноша.
В записке говорилось:
«Паскаль, сегодня приехали какие-то люди и сказали, что мой друг ожидает меня в Портовенере, что я попала сюда по ошибке. Я обязательно прослежу, чтобы Вам заплатили.
Спасибо за все,
Ваша Ди».
Паскаль вздохнул. «Ваша».
– Ты там поосторожней, – предупредила его мать. – Гвальфредо – человек опасный.
Юноша спрятал записку в карман.
– Все будет хорошо, мама.
– Конечно, будет, Паско. Ты хороший человек.
Паскаль удивился. Антония редко так открыто проявляла свои чувства, особенно когда на нее находили приступы депрессии и она не вставала с постели. Может, ей уже получше? Он подошел и поцеловал мать. От нее пахло чем-то кислым, как и всегда, когда она долго не поднималась с кровати. Она изо всех сил сжала его руку дрожащей худой лапкой.
Паскаль испугался.
– Мама, я скоро вернусь!
Он оглянулся на Валерию, но та угрюмо смотрела в пол. Антония не выпускала его руку.
– Мама, не переживай ты так!
– Я говорила Валерии, такая высокая красивая американка никогда здесь не останется. Я ведь ей говорила!
– Мама, о чем ты?
Она откинулась на подушку и медленно разжала пальцы.
– Поезжай за этой американкой и женись на ней. Я тебя благословляю.
Он засмеялся и снова поцеловал ее.
– Я ее найду, но люблю я только тебя, мама! Других женщин для меня не существует.
Паскаль вышел на веранду. Ричард и рыбаки по-прежнему пили. Смущенный Люго сказал, что карабин дать не сможет, потому что жена подперла им ростки помидоров в огороде.
Они пошли к морю. Ричард ткнул Паскаля локтем в бок и показал на вывеску отеля:
– Твоя идея?
Паскаль кивнул:
– Отец.
– Потрясающее название. – Он отхлебнул портвейна. – Прямо кино какое-то! Такие приключения. Чудеса!
Рыбаки помогли Томассо-коммунисту выгрузить сети, рыболовную снасть и сердитую кошку на берег и стащили моторку в воду. Паскаль и Ричард уселись на скамейке. Рыбаки смотрели им вслед с узкой полоски песка, которую Паскаль называл пляжем. Томассо дернул шнур и случайно выбил бутылку из рук Ричарда. К счастью, она упала Паскалю на колени и портвейн почти не пролился. Юноша вернул бутылку основательно набравшемуся валлийцу. Мотор никак не заводился. Они тихонько качались на волнах, отплывая все дальше от пристани. Ричард постоянно икал и извинялся.
– Что-то тут воздух какой-то спертый, – говорил он.
– Сволочь! – заорал Томассо-коммунист. – Давай, заводись! – Он дергал и дергал за шнур, но двигатель молчал.
Рыбаки с берега кричали, что нет искры или бензин кончился, потом те, кто считал, что нет искры, стали кричать про бензин, а те, что кричали про бензин, наоборот, советовали проверить зажигание.
Тут на Ричарда накатило. Он встал и звучным глубоким голосом произнес, обращаясь к рыбакам на берегу:
– Оставьте страхи, эллины! Клянусь вам… сегодня же в Портовенере прольются слезы. Слезы… по их усопшим сыновьям. По тем… с кем мы на битву нынче выступаем… во славу девы, юной Ди Морей… Прекрасной девы, чья краса… нам будоражит кровь. Вот слово вам мое: мы, эллины, вернемся… с победою иль вовсе не вернемся!
Рыбаки поняли только, что это героическая поэма. Все дружно захлопали, даже Люго, который в этот момент мочился на камень. Ричард взмахнул бутылкой, словно окропляя святой водой нахохлившегося от холода Паскаля и сражающегося с мотором Томассо-коммуниста.