Старшой уставился на реку, пристально разглядывая шлюпки, яхты, ботики. Когда он удовлетворился осмотром, мы вместе вернулись к костерку. Рауль шел за мной по пятам и жарко дышал мне в спину.
Визитеры подошли к баллонам. Теперь я и сам не отличил бы старые от новых. Главный латинос достал сотовый телефон, тыкнул несколько кнопок, что-то буркнул по-своему и сунул трубку в карман.
— Присядьте, — обратился он к нам с Дрыщом. — Минутку обождем.
Прошло минут двадцать. Наконец послышался хруст гравия, опять хлопнула дверь, и на углу дома показался Виктор Ортис собственной персоной. Совершенно один. Он подошел к нам и встал у огня. Костюмчик из неотбеленного льна, черная шелковая рубашка, черные туфли на босу ногу — франт, да и только. Волосы зализаны назад и лежат безупречно.
Он взглянул сначала на баллоны, потом посмотрел на меня и заявил:
— Ну, я вижу, дураков из себя корчить не придется. Ты с самого начала знал, о чем идет речь.
Особых причин с ним откровенничать у меня не было, и я попросту смолчал.
Тогда Ортис сказал:
— Это — золото, как ты понимаешь.
— Я заметил.
— По семьдесят восемь фунтов в каждом баллоне.
— Хитро придумано, — сказал я. — Как ты это провернул?
— Панамцы изобрели. К чему наличностью рисковать? Сваяли формы, отлили баллоны, закрасили сверху. Ни одна таможенная ищейка не пронюхает. Даже специально натасканная. Тут же все с баллонами плавают — от Флориды к Багамам, от Багам к Флориде.
— Ну и насколько тянет груз?
— Десять миллионов долларов, — ответил Ортис. — Нас устраивает, панамцев тоже. У них в стране американский доллар в ходу, только называется по-другому: бальбоа. Да и фальшивки у них так сердобольно не отлавливают. В любом случае мы им такое оборудование поставляем, что не всякому снилось. Отменный товар погрузили на твою посудину — последнее слово техники. Помнишь те чемоданчики?
— Ага, прокурор то же самое сказал. Поэтому и срок скостить не получилось.
— Мне жаль, что так вышло.
— Да катись ты.
— Я думал тебе возместить. Предлагал достойную цену.
— Заблуждаешься. Это невозместимо. Кстати, откровенность за откровенность: в чем ты прокололся-то?
— Копы подвели, — ответил Ортис.
— А откупиться нельзя было?
— Да я отвалил, но они потом еще захотели. Я платить не стал, и тогда… — Он воздел руки к небу. — Такое бывает. В ту ночь я потерял четырех лучших людей. Сам еле живой ушел: отпустили, чтобы после бабки с меня тянуть. Поверь, мне эти два года тоже не сладко дались.
Надоела эта болтовня. Я услышал все, что меня интересовало. Надеюсь, остальные тоже.
Я сказал:
— Значит, по рукам? Полмиллиона — мои.
Ортис ухмыльнулся. Взглянул на своих людей и что-то сказал по-испански. Те вытащили из карманов пистолеты. Рауль прихватил меня за шею лапищей, Бородка навел оружие на Дрыща.
Ортис сказал:
— Это раньше был такой уговор, когда я не думал, что все окажется так просто. Во-первых, я даже не знал, что баллоны остались у тебя. Может, их конфисковали вместе с твоим добром и не вернули — тут всего можно ожидать.
Я ответил:
— А теперь, значит, уверен?
— То есть?
— А тут много баллонов, Ортис, целая куча. Как ты собираешься отличить свои от чужих?
Тот улыбнулся и покачал головой:
— Ай-ай-ай, как плохо ты обо мне думаешь. Полагал, что я никого к тебе не приставлю? Ты выковырял из своей дамбы баллоны и перекрасил их в черный цвет. Столько потел — и все зазря. Золотые-то здесь.
— Почем тебе знать? А если я парочку себе оставил? Скажем, в реку сбросил, чтобы не нашел никто? И с чего ты решил, что из бетона мы выцарапали те самые дуры, которые ты загрузил во Фрипорте? — спросил я. — На слово, что ли, готов поверить? Как и я когда-то?
Ортис помрачнел и уставился на меня, прищурив глаз.
— Джордж, — обратился он к своему головорезу. — Бери Вальдеса, пройдитесь по железкам. Отыщите мне золотые.
Двое из банды направились к «поленнице» и стали рассматривать верхние баллоны. Вытащили первый, поцарапали краску ножами — пусто. Второй. Третий. Шестерки скребли уже четвертый по счету, как вдруг сработала пружина, и вся пирамида полыхнула заревом. На самом деле тут были только разрешенные береговой охраной сигнальные огни, зато сооружение мы ими буквально нашпиговали — пару десятков угрохали. Все они соединялись проволокой и были равномерно распределены между двумя рядами железок. Уж на что я знал, что громыхнет, и то чуть не обделался. Баллоны разлетелись, посыпали искры, двор заволокло густой пеленой дыма. Двое бедолаг катались по земле с криками боли и ужаса.
Я вывернулся из лапищ Рауля и саданул ему локтем в висок — противник только покачнулся. Попер на меня, хотел схватить, и тут я врезал ему запястьем под челюсть. Что-то хрустнуло, и он осел наземь. Дрыщ выхватил у Бородки пистолет и уложил мексиканца на лопатки.
Ортис с остальными озирались, готовые пуститься наутек. И тут со всех сторон нас ослепило прожекторами, и в громкоговорителях прозвучало: «Ни с места! Бросай оружие!»
Затем они так и посыпали: ФБР, спецназ, вояки из Секретной службы и Контроля за оборотом наркосредств да плюс местные копы, обеспечивавшие прикрытие. Первая волна стремглав бросилась к нам с трех яхт, которые неожиданно возникли у самого берега, другие подтянулись из питомника, где прятались среди пальмовых деревьев. Это была пылающая боевым задором команда более-менее в том же составе, что и два года назад, когда они устроили похожее представление в мою честь. Бойцы спецподразделения, по десять на каждого из шайки Ортиса, бросились в атаку, оглашая окрестности боевым кличем. Такого натиска, пожалуй, и не требовалось для перетрухавших ворюг. Зато обошлось без единого выстрела.
Трое копов бросились на Ортиса и уложили его на землю.
— У вас есть право хранить молчание…
Ортис даже не пикнул.
Через неделю мы с Барбарой катились на ее верном драндулете, любимой «Желтой пташке», по Марина-драйв. Направление строго на юг, минуя город Марафон, прямиком на Ки-Уэст. Барбара сидела за рулем кабриолета, нас обдувал ветерок, и претензий к жизни у меня не было. Ну, скажем так, почти.
— Знаешь, «Желтая пташка» — так себе звучит, пресненько, — начал я. — Банальное затасканное клише, как и сама песня…
— Ух ты, «клише», «банальное», «пресненько»… И это из уст бывшего профессионального спортсмена, а ныне полноправного бродяги-лодочника.
— Ты не забывай, что я теперь еще и плантатор. Выращиваю пальмы.