Я ничего не купил, потому что в этом году мы договорились не украшать дом и вообще особенно не праздновать. Но потом она буквально завалила комнату Дэна кучей всяких непонятных коробочек. Так что, может, и стоило что-нибудь ей купить, раз уж она ради меня так беспокоится.
Она вернулась запыхавшаяся и счастливая и снова занялась конвертами.
— Мам, а как же конфеты, где они?
— Ты уже слишком большой для конфет, Гарри.
Ничего себе. Надо отослать им открытку обратно и снизу приписать: «Гарри все еще жив, знаете ли. И все еще любит шоколадные конфеты и шоколадки».
— На, поиграй с этим, если хочешь, — сказала мама, пододвигая ко мне черную коробочку, здорово смахивающую на маленький гроб.
Я открыл ее. Внутри лежали два серебряных шарика. Такие не съешь.
— Это от кого?
— От Бренды Бизли. Мы с ней в роддоме познакомились. Родили в один день. Давно ее уже не видела. — Она бросила мне открытку. — Ты только посмотри. Игрушки и щенок. Наверное, специально выбирала для столь трагичного случая.
Я развернул открытку Бренды. Внутри было лишь два слова: «Как вы?» Слово «как» было подчеркнуто. С тех пор как пропал Дэниэл, люди всегда так спрашивали, нажимая на слово «как».
— А что это за шарики?
— Для медитации. — Мама глубоко вздохнула и передернула плечами. — Считается, что это успокаивает.
Я покрутил их в руке. Они были холодными и позванивали. Придумала тоже подарок, эта Бренда Бизли. Старик Джефри и тот умнее. Бита у него, конечно, паршивая, зато он без конца сует ириски в почтовый ящик.
Мама заглянула в следующую открытку.
— Какие люди. Гордон из «Гардиан». «Когда будешь готова, свяжись со мной. Гордон». Готова к чему, Гордон? Вот что мне очень хотелось бы знать.
Я заметил конверт, на котором почерком Джоан было написано: «Для Гарри Пиклза». Я схватил конверт и спрятал под столом, у себя на коленях.
— Нет, вообрази, Гарри! Они приглашают меня на новогоднюю вечеринку. Бокал шипучки — это как раз то, что мне сейчас нужно. Что за странные люди!
Она послала кому-то невидимому воздушный поцелуй, забрызгав меня кофе из своей чашки.
Я незаметно открыл конверт. Внутри была записка от Джоан и Отиса: «С праздником. Мы тебя очень любим. Целуем». И еще открытка, которую они сами сделали. Внизу надпись: «Отис. Невыполнимых миссий не бывает». А сверху — фотография Отиса в пожарной форме. Чуть выше они сделали в открытке дырочку и продели в нее шнурок, будто решили, что я буду носить ее на шее. С обратной стороны были написаны домашний и рабочий телефоны Отиса и Джоан.
— Представляю себе этот прелестный вечерок, — не унималась мама. — Как поживаете? Слышали, у меня сын пропал. Ясное дело, слышали. Сами ведь читателей развлекали статейками на эту тему. — Еще пара воздушных поцелуев. — Надо бы как-нибудь встретиться, поболтать за чашечкой чая.
Она хлопнула свою чашку об стол.
— Силы небесные! Нет, ты слышишь, Гарри? Силы небесные!
Сейчас она скажет, что ей тридцать девять.
— А из «Мейл» ни строчки, — сказала она. — Скоты бездушные.
Я решил не рассказывать об открытке Джоан и Отиса.
— Поймал! — донесся радостный визг с улицы, когда я открыл окно, чтобы в комнате не так воняло мочой.
— Счастливого Рождества, Гарри, — сказал Биффо.
— Тебе тоже, и отвали, — ответил я.
Я раздвинул шторы и увидел, как Кэл носится за отцом вокруг белых от инея кустов. Было так холодно, что у обоих пар изо рта шел.
Кэл прицелился, выстрелил. Лазерный автомат на Рождество получил, точно. Почти как настоящий.
Пуф.
— Попал!
Отец схватился за живот, согнулся и упал замертво.
В обычные дни папашу Кэла не было видно. Зато на Рождество он заявлялся с кучей самых классных подарков. Сейчас на нем была уродливая дутая куртка, в которых даже самые тощие выглядят толстяками, а сверху бронежилет. Их вместе с автоматами продают, чтобы знать, попал ты или нет.
Не надо мне лазерного автомата. Мне бы и роликов хватило. Да еще радости бы немного. Но это я бы и сам себе подарил. В Рождество ведь даже солдаты покидают свои окопы и танцуют с врагами. Это называется перемирие.
Я спустился по лестнице вниз и услышал, как мама в спальне разговаривает по телефону.
— Ах, Доминик. Ты знаешь, с ним так трудно.
О ком это она, интересно.
Я поискал в гостиной. Нигде ни следа подарков. Мама умеет прятать. Обшарил кухню. Потом кладовку. Вернулся наверх, чтобы заглянуть в комнату Дэна. Запретил себе представлять, как Дэн сидит в засаде в углу лестничной площадки. No pasaran.
Дверь в комнату Дэна была заперта.
Мама опять на телефоне.
— Конечно, мы семья, конечно… Вечером с пяти до восьми. Все поняла…. Больница Венди Севидж, третий этаж. Ясно. М-м-м. А в День банков? Ох, бедняжка.
Я вернулся на кухню, поел хлопьев.
Под кроватью! Подарок под кроватью! Точно. Как я сразу об этом не подумал? Я поскакал наверх. На улице верещали Бен и Себастьян. Что с них взять. Мелкота семилетняя.
Под кроватью!
Пыль.
Мама положила трубку. Я схватил брошку, помчался вниз.
— С Рождеством, мам!
— Ох, Гарри, какое Рождество? — Похоже, она не шутила.
— Сегодня же Рождество, — сказал я.
Она поджала губы. Она так всегда делала, когда работала над статьей, а мы ей мешали.
Я спрятал брошь за спину.
— По-моему, мы с тобой договорились, Гарри, что сегодня самый обычный день.
Мы оба молчали. Стало так тихо, что казалось, будто Себастьян и Бен смеются прямо здесь, в нашей комнате.
Самый обычный день? Разве это обычно, притворяться, будто бы Рождества и нет совсем? Даже Бернштейны зажгли гирлянды.
— Гарри, не надо так.
— Не надо как? — Я еще вообще ничего не сказал.
— Гарри, подожди.
Я не слышал, что она потом говорила. Влетел в свою комнату, захлопнул дверь прямо у нее перед носом.
Это нечестно, неправильно. Я стащил одеяло. Швырнул на пол. Запустил подушкой в дверь.
НЕЧЕСТНО!
Иногда надо собраться, поднять голову повыше. Надо жить. Я же живу, хожу в школу, пишу контрольные, веду себя, как нормальный человек. Так почему она не может?
Я хотел разодрать простыню на куски — не вышло.
Она украла у меня Рождество! Это нечестно.
Я ударил по стене ногой. Больно.