Думаю, он решил, что я хочу напомнить ему о том, что моего разговора с папой не было, но меня интересовало совсем другое:
— Расскажи мне о пистолете, Диего, — сказал я.
Он побледнел, опустил голову и принялся разглядывать старинные камни мостовой.
— Тридцать восьмой?
Он кивнул. В машине, по дороге обратно в Ватикан, я заметил кобуру под его пиджаком.
— Ты умеешь стрелять?
Он посмотрел на меня со всей своей латиноамериканской заносчивостью.
— Очень хорошо.
— Но папа не знает, что он у тебя есть.
— Нет, брат Пол.
— Папа не любит пистолетов.
— Нет, сэр.
— И будет большой скандал, если он узнает.
— Да, сэр.
— Он заберет его, а тебя отошлет куда-нибудь в не самое приятное место.
— Да, брат Пол.
Он был похож на щенка, которого застукали, когда тот всеми лапами влез в именинный пирог.
— Я не стану рассказывать папе, что у тебя было с собой оружие. Но больше чтобы я его не видел.
— Спасибо, брат Пол.
Я пошел назад, пересек реку и недалеко от Пантеона купил себе пиво и кусок пиццы. Было жарко, и я расположился прямо на солнце на чудесной площади, рядом с храмом, которому было почти две тысячи лет, но не снял свой черный пиджак священника.
Неудобства — цена, которую иногда приходится платить за то, чтобы носить на ремне «беретту». Так было много лет, и я должен был снова к этому привыкнуть. Я был осторожен, как и обещал папе.
Той ночью, когда будущие священники из колледжа святого Дамиана спали, свернувшись калачиком, в своих постелях, позвонил папа, чтобы поговорить кое о чем поважней бейсбола. Я бы не сказал, что он был пьян, но голос Треди звучал ниже обычного, а речь не отличалась особой четкостью. Я мог бы поспорить на бутылку рома, но я лишь простой брат.
— Мы тут с Диего читаем распечатки Карузо. Это все материалы?
Мне показалось, что я слышу позвякивание кубиков льда.
Я хочу быть искренним. Тогда я почувствовал, что ревную, и это был не просто приступ. Неразумно, сказал бы Иванович. Да, соглашусь. Но что было — то было. Треди в своем волшебном дворце с янтарным стаканом карибского золотистого, положив босые ноги на какой-нибудь бесценный ватиканский пуфик, посвящает в конфиденциальные документы Диего Альтамирано, подхалима и выскочку, который никак не решит, священнослужитель он или машина для убийства.
— Да, Ваше святейшество, документы Карузо — та еще мешанина: и морковь, и картошка, и лук, — безучастно ответил я.
— Ты прав, Пол. Кое-что из этого довольно резко, прямо какой-то новый Торквемада. [73] Малость шизофренично, вынужден согласиться.
— Что-то — настоящее, что-то — химера…
— Два в одном.
— …и я думаю…
Но он знал, что я собирался сказать, поэтому сделал это за меня. Возможно, для того, чтобы его приятель Диего мог уловить суть.
— Вероятно, что-то из этого, одно или другое, взбесило кого-то до такой степени, что Карузо решили убить, столкнуть с купола.
— Так я и думаю.
— Думаешь, это были «Ключи», Пол?
Я уловил в его голосе тревожную нотку.
— Возможно.
Он хотел, чтобы я сказал «да».
— Пол, я должен кое-что тебе рассказать. Не вешай трубку…
Потом Треди сказал:
— Спокойной ночи, Диего, спасибо за компанию.
Несколько секунд спустя я услышал, как папа глотнул и сказал:
— Хорошо, Пол, начнем с самого начала. Мы с Лукой Карузо были вместе почти с самого начала, еще с тех старых, добрых и беспокойных кокаиновых времен. Став священником, он занялся миссионерской деятельностью именно в этом направлении. Ты знал об этом?
— Нет, не знал.
Черт, мне следовало проверить.
— Пол, Карузо был одним из местных помогавших мне священников. И глазом не моргнув, он подвергал себя невероятному риску. Словно в его жилах был лед.
— Наркодилеры его тоже ненавидели?
— Думаю, да.
По спине у меня пробежал холодок. Я вспомнил языки пламени и снова ощутил запах горящих тел моей семьи.
Папа надеялся, что Лука стал жертвой религиозных фанатиков. Гораздо хуже, если он пал жертвой жестокого, связанного с наркомафией прошлого, объединявшего всех нас.
— …я помог Карузо, привез его сюда в Ватикан, действительно более безопасное место. Ему прекрасно удавалось то, чем он занимался, Пол, но под конец Луке стало скучно. Я видел это. И тогда я дал ему дополнительное задание, попросил оказать мне любезность и помочь с одной небольшой проблемой. Знакомая история?
— Ты попросил его проникнуть в «Ключи»…
— Да простит меня Господь. Он начал писать всякий бред правого толка, и им это нравилось; практически сразу после того, как я обронил фразу, что он мой друг, они опрометчиво приняли его к себе в компанию. Кое-что из тех материалов, что ты нашел в компьютере Карузо и передал мне, представляет собой его истинные убеждения, но все, что относится к этим католическим коммандос, — чушь. Он писал это для меня — все до последней буквы. «Ключи» думали, что он пишет то, во что верю я, но не могу высказать это публично. Они печатали это и прочую чепуху, о публикации которой не могло быть и речи, будь она из другого источника.
— Карузо был твоим агентом и, возможно, поставлял тебе много внутренней информации о «Ключах».
Может, я и тугодум, но не идиот.
Папа сделал еще глоток.
— А также и тот факт, что в «Ключи» стекается много денег — слишком много — и что большая их часть поступает из наркокартелей Южной Америки.
Черт! Я вспомнил о напичканной современными компьютерами комнате в штаб-квартире «Ключей».
— А Видаль?
Но я уже знал ответ.
— Видаль — другой мой старый друг. Я заслал его туда следом за Карузо. Он создал себе «респектабельный», должным образом консервативный религиозный фасад, чтобы подобраться поближе, но, в основном, отслеживал денежные потоки. Он латиноамериканец; у него прекрасные связи по всей Южной Америке. Это облегчало задачу.
— Так что пока ты абсолютно уверен в Видале.
Последовала долгая пауза, и когда папа снова заговорил, его голос и интонация были такими, какие я слышал всего раза два.
— Послушай, Пол. Я твой друг и твой папа. Видаль, как и ты, простой брат.