Я пробыл там долго, очень долго; только я, книги миссионеров и все, что от них осталось. Никто больше не вернулся в Эдем, Пол. Табу. Но только не для меня. Я был счастлив там. Сменяли друг друга дни, времена года, даже в Африке есть времена года. Я наблюдал, как они проходят, и никогда об этом не задумывался, потому что все это время учился у мертвых священников. Я прочитал все их книги, подряд: по истории, религии, литературе — все, что попадало мне в руки; языки мне всегда давались легко, ты это знаешь, Пол. Я много узнал о мире, о Боге, о себе. Я начал подозревать, что оказался там неспроста. Думаю, я почувствовал себя наследником этих священников. Они пришли сюда в надежде творить добро, а вместо этого погибли в бессмысленной резне. Мне казалось, если я буду продолжать их дело, то каким-то образом исправлю эту ужасную несправедливость. Кажется безумием, да? Может, так оно и было. Ну и что? Я узнал все об этих священниках и их судьбе. В конце концов, будет ли безумием представить, что я стал ими? Разве это разумно? Я думал, да. Однажды, не знаю почему, я вдруг понял — просто понял и все, — что настало время уходить. Я пошел в комнату настоятеля и забрал большую бухгалтерскую книгу, которую он вел. Я взял ее с собой и принес в штаб-квартиру миссионеров в Риме. Так я здесь и оказался.
Он отпустил мою руку и откинулся назад на прохладный мрамор основания статуи. Через некоторое время я сказал:
— Это замечательная история, Лютер.
— Я должен рассказать ее папе.
— Он будет растроган.
— Нет, Пол, я так не думаю.
— Но…
— Я хочу рассказать папе о том, что записался в батальон мертвецов; вписал свое имя в книгу настоятеля, к остальным. Сказал, что я был одним из них, членом их ордена. Когда я появился в Риме, те, кто оставался здесь, были рады меня видеть, решили, что из-за шока я многого не помню: теологию, обряды. Поэтому они заново обучили меня вещам, которых в действительности я никогда не знал. Я просто плыл по течению, это было легко после стольких лет, проведенных с моими мертвыми святыми друзьями. Но теперь все изменилось, Пол. Мне нужно рассказать папе. Папа должен знать, что я не настоящий священник.
— Я ждала, что придет кто-то вроде вас, — произнесла она, не собираясь делать мне комплимент. Тереза Лонги была поразительной женщиной, манящей: острые скулы, зеленые глаза, длинные черные волосы, зачесанные назад и струящиеся по ее белому лабораторному халату. Возможно, ей было около сорока. Выдающийся хирург, знаменитый профессор. Неординарная женщина.
В жизни Луки Карузо должна была быть женщина. Просто потребовалось слишком много времени, чтобы найти ее. Сыщики Галли обшарили личные вещи Карузо, но не так тщательно, как оказалось, и тогда, расстроенный тем, что расследование зашло в тупик, я решил проверить их еще раз. Из его записной книжки я выписал имена примерно двадцати пяти женщин. Потихоньку отобрал из них наиболее вероятных кандидаток и принялся их обзванивать. Два дня напрасных ожиданий, зато по ходу дела я узнал о Луке Карузо много нового. Он начинал мне нравиться, правда.
Вероника Урло, невысокая брюнетка примерно двадцати пяти лет, работала на центральной телефонной станции Ватикана. Она не ожидала, что я найду ее, и нервничала, но после серьезного разговора, который я провел в своей лучшей добродушно-отеческой манере за чашкой капуччино, выложила мне все. Вероника была из разряда женщин, которых мы обычно называем «женщинами легкого поведения». Не будучи страшно умной или невероятно красивой в городе, который чуть не лопался от избытка женщин, сочетавших в себе и то и другое, Вероника строила отношения с мужчинами, как могла. В Ватикане недостатка в партнерах нет, пояснила она.
— Это, ну, понимаете, как развлечение, как сходить в кино, и всегда с серьезными людьми. Шишками. Может, некоторые из них и были священниками, но когда мы проводили время вместе, они всегда носили светскую одежду, и у меня появлялось чувство, словно это — наша тайна. Мне всегда нравилось то, чем я с ними занималась, ну, почти со всеми, ну, вы меня понимаете.
— Вы ложились с ними в постель.
— Понимаете, это не всегда происходило в постели. Мы и еще кое-что делали. Но мы всегда молились.
— А монсеньор Карузо? С ним ты тоже занималась любовью и, гм, прочими вещами в необычных местах?
— С Лукой? В необычных местах?
Она хихикнула и, как мне показалось, первый раз за всю беседу оживилась.
— О нет, вы не поняли. Не с ним. Мы просто разговаривали. Много разговаривали. Он считал, что я веду себя неправильно. Он говорил, что люди пользуются мной. В глубине души я знала, что он был прав, но понимаете…
Среди других женщин, чьи имена значились в записной книжке Карузо, две не представляли собой ничего особенного. Одна была пожилой дамой, заручившейся помощью Карузо, чтобы найти работу мужу. Другая была на последнем месяце беременности. Похоже, Карузо ее венчал, и она искренне сожалела о том, что он не сможет крестить ее ребенка.
Полицейская работа трудна, тяжела и неблагодарна. Но потом я встретил Терезу Лонги. Первые несколько минут, после того как я вошел в ее офис в Сиене, средневековом городе, примерно в трех часах езды на север от Рима, она молчала, притворяясь, что изучает рентгеновский снимок головы, прикрепленный на подсветке на стене.
— Это темное пятно — мозговая опухоль.
Она постучала по снимку карандашом.
— Я несколько часов рассматривала снимок, думала о нем. Я вижу ее даже без рентгена. Я поворачиваю ее в уме то так, то этак, рассматриваю со всех сторон — спереди, сзади, сбоку, ищу, как можно на нее повлиять. Но возможности нет. Никакой. Это смертный приговор. Шесть месяцев, а может, только четыре.
— Мне очень жаль, — сказал я. Но я не был пациентом, я искал убийцу, того, кто столкнул Луку Карузо с купола собора Святого Петра. Тереза Лонги казалась достаточно для этого сильной.
Я сказал:
— Если вы знаете, зачем я пришел, то не буду вам долго докучать.
Она впервые посмотрела на меня. Умна, холодна. Ей хватит духу совершить убийство.
— Вы здесь, чтобы спросить обо мне и Луке Карузо?
Как она узнала? Что, совесть нечиста?
— Я облегчу вам задачу, капитан… Вы капитан?
— Брат. Я просто брат.
— Брат-сыщик. Оригинально.
Она холодно улыбнулась. Она прекрасна, но внутри что-то скрывает. Тревога? Нет. Раздражение.
— Очень хорошо, брат. Признаюсь, Лука был моим любовником. Мы выросли в одном городе и знали друг друга с детства. Мы стали любовниками, когда нам было четырнадцать лет. Он стал священником, я выучилась на врача. Он отправился миссионером в Латинскую Америку. Когда он вернулся и начал работать в Ватикане, мы снова начали встречаться.
Она бросила на меня гневный взгляд. Язвительная. Дерзкая.
— Мы оставались любовниками до самой его смерти. Я любила его. Мне плевать, кто об этом узнает. Если хотите, можете напечатать это в «Оссерваторе Романо», [74] брат-сыщик.