Вдова Фораке в это утро ждала его с той минуты, как разложила почту.
Уже перевалило за десять вечера, а Жако не вернулся. А ведь суббота. Можно так и сердце надорвать. Пусть даже этот Водяной рыщет по улицам. Она считает, что это мерзко. В ее время все было по-другому. Всякое телевидение и прочая дрянь. Не к добру.
Это, однако, не помешало ей включить «Звездную жизнь богатых и знаменитых», после того как поужинала, накормила канареек и налила себе рюмочку дижестива. Потом, в разгар шоу, она услышала, как со скрипом открылась и закрылась дверь — с тем же скрипом, с каким та же передняя дверь открывалась в мастерскую ее мужа.
Мадам Фораке взяла пульт, уменьшила громкость и прислушалась. Она вслушивалась в знакомый звук шагов, пересекающих вымощенный плиткой вестибюль, в тишину у старой доски и шуршание корреспонденции. Она засунула почтовую открытку в самый низ пачки. Открытку из Вашингтона. С изображением Белого дома с высоты птичьего полета.
Мадам Фораке сразу же заметила ее среди счетов и рекламных проспектов в руках почтальона. Живые цвета рядом с кремовым и желто-коричневым. Ее твердость. Играющий на ней глянцевый, нездешний свет. И иностранную марку. Она тут же поняла, кто ее прислал, и отчаянно пыталась отделаться от болтливого почтальона. Наконец он сказал ей «до свидания», и она, закрыв дверь, вытащила открытку и прочла послание.
Первым ее порывом было выбросить открытку. Ее никогда не присылали, он никогда не узнает. Но она тут же передумала. Ему нужно знать, он должен знать, что все кончено. Слова на открытке были на этот счет яснее ясного. Мужчина страдает из-за нее, и это неправильно, такого не должно быть.
Всю неделю перед мысленным взором мадам Фораке стоял один и тот же образ: нахмуренное лицо, поджатые губы, утомленные глаза и усталый взмах руки, когда он поднимается по лестнице. И такой же усталый вид, под вымученной улыбкой, когда он каждое утро уходит на работу.
За дверью вновь послышались шаги. Более легкие теперь, как показалось мадам Фораке. Не тяжелая поступь, а резвый, частый перестук. И уж не насвистывание ли она слышит, несколько едва слышных нот, или это одна из канареек? Усевшись в кресло, мадам Фораке воззрилась на экран, довольная тем, как все обернулась.
Но очень скоро настроение вдовы Фораке-изменилось самым драматичным образом. Что-то было не так. Что-то было жутко не так. Она выпрямилась в кресле. Женщина сразу поняла, в чем дело. Телеведущий. Она не могла разобрать ни слова из его выступления. Ничегошеньки. Она утратила способность слышать. Она оглохла. Вот так. В одно мгновение.
Потом с огромным облегчением мадам Фораке обнаружила у себя на коленях пульт дистанционного управления и вспомнила, что не прибавила громкость.
Воскресенье
Сидя на утреннем солнце на покрытой гравием террасе семейного деревенского дома в нескольких километрах к западу от Экс-ан-Прованса, Поль Баске в который раз пролистывал воскресные газеты и швырял их одну за другой на стол. Ему больше ничего не удалось найти о смертях в Рука-Блан, а он уже прочел новостные сообщения на первой странице, редакционные статьи внутри, комментарии в передовице и, конечно, некрологи. И посмотрел по телевизору все репортажи и передачи с места событий после обнаружения трупов.
Это все было настолько... ошеломляющим. Таким близким... Человек, который трижды заваливал его предложения по застройке бухт и который, по словам Рэссака, должен был пропустить указанные предложения на следующем заседании комитета по планированию, убил сам себя, спустя всего несколько часов после того, как была убита его жена. По сообщениям в газетах и по телевидению, Сюзанна де Котиньи стала пятой жертвой серийного убийцы, которого пресса прозвала Водяным — все его жертвы были утоплены.
Удивительно. Просто удивительно.
Баске по ходу своего девелоперского бизнеса несколько раз встречался с Юбером де Котиньи — на официальных презентациях, на коктейлях, однажды даже на обеде, в последний раз на открытии пристройки в открытом море в «Аква-Сите», — но у него не было причин любить этого человека. Баске для себя раз и навсегда решил, что де Котиньи сноб. Старая школа. Сливки общества. Стоит на верхних ступеньках вместе с великими и добропорядочными марсельцами. Тот тип людей, среди которых выросла его жена Селестин. И все же его было жаль. Потрясающая трагедия. Так случайно, бессмысленно, как называли это газеты, потерять жену, а потом, через несколько часов, дойти до такой глубины несчастья и отчаяния в связи с утратой молодой супруги, что не увидеть альтернативы самоубийству. Баске не пожелал бы такого никому, даже де Котиньи.
Он снова задумался над тем, как это повлияет на получение пропуска, насколько длительной будет задержка с оформлением документов, когда к нему за завтраком присоединилась Селестин, вернувшаяся с утренней пробежки. Она взяла салфетку и, шумно дыша, принялась обмахивать лицо. Баске внимательно посмотрел на нее. Слишком похожа на отца, чтобы быть красивой, — та же отвислая тяжесть черт лица, тот же крепкий нос и редеющие волосы. Трое детей за двенадцать лет не прибавили очарования ее фигуре. Одетая в спортивный костюм, с капельками пота на верхней губе и пышущими щеками, она выглядела сырой и бесформенной. Он, хоть убей, не мог понять, чего она хотела добиться, и радовался, что у них не было близких соседей, которые могли стать свидетелями этих нелепых усилий. Однажды, возвращаясь на машине из офиса, он увидел ее на аллее — руки взлетают к плечам, локти молотят воздух, ступни выворачиваются влево и вправо при каждом шаге, как все женщины бегают, как бросают мяч. Никакой координации. Он притормозил, чтобы предложить ее подвезти, но она махнула ему, мол, езжай дальше, мне нужно закончить. Она так запыхалась, что едва могла говорить. В зеркало заднего вида он увидел, как она выпрямила плечи и прибавила ходу. Знала, что он смотрит на нее.
Еще Баске понял, когда жена положила салфетку на место и утерла лоб повязкой на запястье, что она собирается его о чем-то спросить. У нее был такой вид. Неуверенный, но решительный — ждет подходящего момента.
Он не ошибся.
— У нас приглашение от Фазилло. Обед и пикет. На сегодняшний вечер. Шанталь говорит, оба Дюре тоже будут.
Эту деталь Селестин выяснила у Шанталь вчера днем и была уверена, что новость повлияет на мужа. Ксавьер Дюре разработал и профинансировал «Консепт Туалло» в Ницце, построил стоянку для яхт в Гримо и первым применил сеточную конструкцию, которая наполовину уменьшила вес строений, сократила строительные расходы и повысила безопасность. Но когда она кончила говорить, ей стало понятно, что даже перспектива повстречаться с мсье Дюре не заставит мужа раскачаться.
Баске вздохнул, печально улыбнулся, даже взял ее за руку.
— Я бы с удовольствием, правда. Но лучше побуду здесь. Была жуткая неделя, и я не все успел. Возможно, смогу заскочить позже, когда закончу с делами.
Селестин кивнула: